Присоединение — добровольное или недобровольное — Грузии к России в начале XIX века — это один из примеров того, как грузинская власть и грузинский народ пытались выжить. В таких случаях, когда маленькие страны зажаты между большими и сильными, как правило, им приходится выбирать из двух зол.

До августа 2008 года казалось, что ухудшение отношений между Москвой и Тбилиси — это дело чистой неприязни двух лидеров — М. Саакашвили и В. Путина. И было такое ощущение, может быть, наивное, что поменяется Саакашвили или поменяется Путин, и отношения сами собой наладятся. Но в 2008 году, после военных событий августа, эти отношения стали отягощены событиями совершенно другого порядка — признанием Россией независимости Южной Осетии и Абхазии. И теперь уже ничего уходом того или иного лидера не решить.

Какое будущее у Южной Осетии и Абхазии — в России, в Грузии или независимое?

• В Грузии — 5 %

• В России — 60 %

• Независимое — 35 %

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»)

Проблема отношений между Россией и Грузией, конечно же, включает очень много слоев, и личный фактор в этом действительно присутствует. Он был и при З. Гамсахурдиа, и при Э. Шеварднадзе, и тем более он есть при М. Саакашвили. Но возникает вопрос — а почему столько эмоций между грузинской и российской элитой? Ведь нельзя эти эмоции объяснить только нелюбовью лидеров. По-видимому, есть более сложные, более мощные причины, которые не сводятся только к геополитическим. Иначе, если бы речь шла исключительно о геополитике, можно было бы хладнокровно посмотреть на эту шахматную доску, отодвинуть некоторые фигуры, убрать другие и, возможно, решить проблему хотя бы на время, по крайней мере, в рамках политики. Примеры мирного существования государств с разными лидерами, с разными амбициями есть в истории. Но у российской элиты проблема с Грузией в другом. Это проблема системности, проблема в разных цивилизационных векторах двух народов и двух стран.

Россия выбрала свой вектор, и это — единовластие, которое требует своего обоснования, своей легитимации в постоянном державничестве, постоянном поиске сателлитов и сфер влияния. И с другой стороны, Грузия — уже при Шеварднадзе — выбрала траекторию движения в Европу. Тем более что Грузия является наиболее европейской из многих новых независимых государств, причем это исторически обосновано. В начале XII века крестоносцы вместе с грузинским царем Давидом-Строителем боролись с турками-сельджуками, а в европейских столицах читали «Витязя в тигровой шкуре». То есть уже тогда Грузия имела государственность, во-вторых, это была страна христианская, и, в-третьих, она принадлежала к европейскому культурному и политическому сообществу. Современные грузины помнят эту прерванную государственную традицию, которую они хотят возродить разными, иногда не очень умными способами. Этот принципиально различающийся цивилизационный вектор и является основной причиной драматических коллизий, которые раз за разом происходят между Грузией и Россией.

Поэтому маловероятно, что смена грузинского лидера сразу приведет к сотрудничеству и к партнерству между Москвой и Тбилиси — в силу разного стратегического вектора двух государств. И в силу того, что раньше Россия была для Грузии мостом в Европу, а сейчас стала забором. Отношения между Россией и Грузией заходили в тупик последовательно, начиная с 1989 года, когда грузинским лидером был еще Гамсахурдиа. А дальше были наслоения взаимных глупостей, ошибок, преступлений и просчетов.

«Эти области (Абхазия и Южная Осетия) исторически сложились под властью Грузии — зависимость от России материальная, а от Грузии — этническая и психологическая. Вряд ли их лидеры способны вести самостоятельную политику независимости».

«Станут частью России. Так им будет лучше».

«Вхождение этих регионов в состав России вероятнее всего».

«О воле людей здесь говорить не приходится — это больше политический вопрос, а не желание народа».

«Официальными самостоятельно, а по факту — частью России».

«Абхазия, вполне возможно, и станет самостоятельным государством, а Южная Осетия — квази-государством, типа Пуэрто-Рико для США».

«Независимыми, но под патронажем России».

«Так же, как и Грузия, Абхазия и Осетия имеют право быть самостоятельными».

(Из комментариев к опросу о будущем Абхазии и Южной Осетии на сайте «SuperJob»)

Комментарии россиян относительно псевдонезависимости Абхазии и Южной Осетии весьма ожидаемы — ведь, несмотря на те документы, которые были приняты руководством этих территорий уже больше пятнадцати лет назад, и несмотря на признание их независимости Россией и несколькими другими государствами типа Никарагуа и острова Науру, о реальной независимости и самостоятельности пока речи идти не может. В каком бы статусе они ни были признаны, эти государства продолжают оставаться государствами в кавычках и продолжают существовать в международно-правовом вакууме.

Конечно, таким образом тоже можно долго прожить, и пример тому — турецкая часть острова Кипр. Неизвестно, насколько турецким гражданам Кипра удобно и комфортно живется, и неизвестно, насколько абхазам и южным осетинам будет житься комфортно, когда их нет на карте и у них нет признанных в мире паспортов. Остается надеяться на то, что Россия отучится выживать за счет сфер влияния, решит проблему с Грузией, и тогда начнется медленный, мучительный путь к какой-либо ассоциации Абхазии и Южной Осетии с Грузией и с Россией, признанной во всем мире.

Может ли Европейский союз сыграть ключевую роль в стратегическом самоопределении постсоветских государств? Тем более что объединенная Европа в последнее время показала, как можно построить совершенно уникальный, феноменальный проект создания общности на основе стандартов и общих ценностей, а не интересов, на основе человеческого и морального отношения даже к проблемам безопасности. Однако надо признать, что одновременно с этим ЕС превратился в проект, который по большей части равнодушен по отношению ко всему, что выходит за пределы Евросоюза. Страны ЕС почти исключительно зациклены на собственных внутренних проблемах. Евросоюз был успешен во второй половине XX века, когда существовали совершенно другие исторические условия — наличие советской угрозы и очень плотной опеки со стороны США, которые предоставляли услуги безопасности и вообще следили за тем, чтобы европейцы не передрались друг с другом. После конца СССР и «холодной войны» условия изменились, и сильной объединяющей идеи не осталось и в самом ЕС.

Политолог и философ Раймон Арон говорил: «Государство, которое теряет идею и идеологию, перестает быть великим и даже достойным». Вот и Евросоюз пока не нашел свою новую миссию, новую стратегическую идею и поэтому в какой-то степени свою привлекательность для третьих стран. И более того, в случае с Грузией и в случае с Украиной фактически предал интересы тех национальных элит, которые искренне стремились включиться в процессы евроинтеграции, и очевидно сочли, что ЕС дал им определенные обещания после успешных «цветных революций». Поэтому объединенная Европа в ее нынешнем политическом виде не оправдала тех надежд, которые на нее возлагала та же Грузия, да и Украина.