принималась „резолюция“, о которой уведомляли всех заинтересованных лиц. В данном случае резолюция гласила: негоже истинному революционеру прислуживать буржуйской свинье.

В разгар революции рабочие прогнали одного мастера, и он вынужден был спешно уехать. Перед отъездом мастер продал своих кур и свинью финскому инженеру Нюману. Встретив меня в Биби-Эйбате, Нюман предложил войти с ним в долю по содержанию свиньи: двум семьям легче будет ее прокормить. Да и мясо, когда свинью зарежут, удобно разделить пополам, им одним будет слишком много. Я согласился, и мы поручили свинью заботам дворника.

И вот на митинге принимают резолюцию, что дворнику нельзя смотреть за свиньей, и предупреждают нас за два дня. Плакал наш рождественский окорок… Ахмат вызвался прирезать свинью, чем меня крайне удивил: как мусульманин он не имел права касаться нечистой скотины. Тем не менее он со знанием дела зарезал свинью и разделил ее точно на две половины, от хрящика между ноздрями до кончика хвоста. А еще Ахмат попросил кусок свинины и, разумеется, получил его. И мы долго ели мясо во всех видах – свиные отбивные, свинину на ребрышках, жаркое, студень и т. п. – и раздавали направо и налево».

Новый порядок

После отречения царя от престола социал-революционер и адвокат Керенский назначил Временное правительство, которое было настроено против большевиков, но его сверг Ленин в результате государственного переворота 7 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным не был признан на международной арене в качестве законной российской власти, тем не менее шведское консульство осталось в Петрограде, чтобы блюсти интересы своей страны и своих подданных. В ноябре большевики назначили представителем Советов в Швеции В. Воровского, но шведские власти ограничили его полномочия, позволив лишь выдавать паспорта российским гражданам и посылать в Петроград депеши и курьеров.

Ленин считал необходимым немедленно национализировать нефтяную промышленность: «Понятно, что бюрократический контроль тут ничего не даст и ничего не изменит. […] Чтобы сделать что-нибудь серьезное, надо от бюрократии перейти, и действительно революционно перейти, к демократии, т. е. объявить войну нефтяным королям и акционерам, декретировать конфискацию их имущества и наказание тюрьмой за оттяжку национализации нефтяного дела, за сокрытие доходов или отчетов, за саботирование производства, за непринятие мер к повышению производства. Надо обратиться к инициативе рабочих и служащих, […] в их руки передать такую-то долю прибыли при условии создания всестороннего контроля и увеличения производства».

В том же декабре две тысячи нобелевских рабочих потребовали национализации промысла. В июне 1918 г., согласно декрету Советской власти, все промышленные предприятия, находившиеся в частных руках, были национализированы.

Летом 1918 г. Эмануэль Нобель едет на северокавказский курорт Ессентуки. Всё, что было подвластно семейству в России, конфисковано новым режимом. Едва ли Эмануэль верит в долгое правление большевиков. На курорте он встречает предпринимателей и аристократов. Обстановка в городе довольно спокойная, но не хватает наличных. Эмануэль помогает местному банку наладить печать банкнот, которые затем обменивают на ювелирные изделия и ценные бумаги. Совсем близко, в Кисловодске, находится семья Йосты. Его супруга, Гения Нобель, потрясена налетом бандитов: они обыскали дом и забрали все, что попалось им под руку. Детей она спрятала на балконе. Зашитое в корсет жемчужное ожерелье грабители не нашли.

Нобели хотят уехать из России. С шведской няней Карин Спонгберг их семеро, и всем им достает фальшивые паспорта и крестьянское платье курьер товарищества, Миша Евланов. Эмануэль – российский гражданин, ему тем более надо бежать. В повозке они добираются до Ставрополя – и покидают его, как только город занимают большевики. На дорогу домой уходит почти два месяца; едой и кровом их обеспечивают нобелевские агенты – там, где есть сбытовые конторы. Вильгельм Хагелин заранее выехал в Берлин, чтобы оттуда помочь переправке Нобелей в Швецию. Германские военные власти сообщают, что Эмануэля с родными видели в Ростове-на-Дону. Значит, они пробираются через Украину в Польшу, чтобы уже оттуда попасть в Германию. 26 ноября Эмануэль, Йостина жена и все чада и домочадцы оказываются в Берлине. Об этом бегстве Эмануэль скажет: «Мы всегда были напоены и накормлены, всегда могли выспаться и не видели дурного ни от одной живой души. Все было хорошо, я очень доволен».

Роберт и Людвиг Нобели, армянин Арафелов (Арафелян), а также восемь мусульман были людьми богатыми – и достойными. Остальные же словно попали туда из сказок «Тысячи и одной ночи»: они проматывали свои состояния на женщин, лошадей, азартные игры, роскошества и излишества, возводили для себя и родных изумительные дворцы. Один нувориш даже вроде хотел построить дом из чистого золота, только его отговорили. Дворцы сооружались на европейский манер, хотя нередко в архитектуре присутствовало и влияние Востока, в частности Персии. Социальная ответственность не шла дальше благотворительности (и это в лучшем случае).

Нефтяной магнат Тагиев построил в Баку дворец и жил там со всей семьей, купаясь в роскоши. Впрочем, среди ловцов удачи были и исключения, например неграмотный татарин Гаджи Зейнелабдин Тагиев (1823–1924), который и подписываться-то научился с помощью нобелевского сотрудника. Упорным трудом Тагиев выбился в строительные мастера. На первом аукционе он с двумя армянами купил участок в Биби-Эйбате. Когда нефти там не обнаружилось, его компаньоны вышли из дела. Тагиев продолжал бурить один, и вдруг у него забил фонтан, давший 12 700 тонн сырой нефти. Тагиев построил на берегу док и собственный перегонный завод, заказал наливные баржи и буксиры для перевозки нефти по Волге. Он сам продавал свою продукцию через конторы в Царицыне и Москве и в конечном счете разбогател. Поскольку такой успех сопутствовал мало кому из мусульман, он приобрел уважение соплеменников. Питьевая вода с лежащих к северу гор до сих пор поступает в Баку по керамическим трубам, проложенным Тагиевым. Он построил первый в городе театр, учредил газету, заботился об образовании детей и подростков, в частности, организовал школу для девочек, многие выпускницы которой впоследствии стали сельскими учительницами.

Продав свою нефтяную фирму англичанам (за 5 млн рублей золотом), Тагиев вложил деньги в строительство в Баку текстильной фабрики. Оборудование он выписал из Англии, английские же мастера обучали татар прядильному и ткацкому ремеслу. Шерсть и хлопок поступали из деревни. Цена на ткани была такая низкая, что они были по карману даже беднякам. Тагиева пытались преследовать большевики, но другие татары за него заступились, и он даже не уехал в революцию. Он дожил до ста лет и умер у себя на даче в окрестностях Баку. Незадолго до смерти он сказал: «У меня прекрасная память, и я помню все более или менее крупные сделки, а вот одной не