Это так оправдывался униженный, оскорблённый и почти плачущий егерь, пока его отмывали. Знал бы он, что имеет дело с телезвездой, не сходящей с экрана, если в передачах речь идёт о чём-нибудь сверхъестественном. Зато Недоеденный напоминал свирепого секача, грозил­ся всех уволить, но и клял себя, что не послушал учёно­го. Борута просмеялся и теперь как-то хитро помалкивал, завесившись космами и посверкивая глазами — словно в щёлку подсматривал из другого мира. Ему выставили дополнительную охрану, повесили на клетку ещё один за­мок, собак посадили в вольер, с тем и разошлись.

Криптозоолог умел держать слово!

Вся эта канитель и суета пролетели мимо, и уже ког­да они с Натахой возвращались назад, вдруг из толпы прибалтов выделилась девица в джинсовом костюмчике.

— Натаха, я здесь...

Та обрадовалась, кинулась навстречу.

— Как у тебя?..

— Никак, — был тусклый ответ. — А у тебя?

Дочка Баешников была прирождённой актрисой и уме­ла держать лицо. И присутствия Зарубина ничуть не стес­нялась, говорила таким шёпотом, что хоть уши затыкай:

— Так, полежали в обнимку... Такой горячий мужчи­на! А энергия от него!..

Долгое время Зарубин считал девушек и вообще всю женскую половину целомудренной частью человечества, которую надо завоёвывать, получая раны и проливая кровь. Когда отец заставлял его заниматься боксом, всё время об этом твердил, причём убеждал, что не умею­щему за себя постоять достанется и соответствующая, никому не нужная девушка. Мол, красивые женщины обожают героев, гусаров, украшенных шрамами и про­ломленными носами в том числе. Первая, ещё школь­ная любовь Зарубина, предпочла студента пединститута, вторая, обретённая уже в Молочном институте, будучи на практике, встретилась с каким-то председателем кол­хоза, вышла замуж и перевелась на заочное отделение. Третьего фиаско он ждать не стал — оставил свою воз­любленную до того, как она в нём разочаровалась.

И только на четвёртом десятке своей жизни он нако­нец-то узнал, что женщины ищут и «снимают» мужчин точно так же, как это делают мужчины, но только из­ящнее и изощрённее, с артистическим творческим под­ходом. А нравы теперь таковы, что не рыцари бьются за принцесс, а те сами устраивают поединки, дабы овла­деть мужчиной.

В башню они вернулись втроём, причём девушки по­путно откуда-то прихватили свои велосипеды. И обе поч­ти в голос попросили пересидеть тёмное время, чтобы уехать с рассветом. Зарубин не собирался противить­ся, напротив, посчитал, что теперь никакого искушения быть не может, помог завести велики на гульбище, напо­ил девиц яблочным соком — обоих мучила жажда, и ука­зал на диван в передней комнате.

— Можете вздремнуть.

И ушёл в спальню. Конечно, образ обнажённой и ап­петитной Натахи в подсознании остался, тут, что ни го­вори, но самчинный нрав, вещь почти не поборимая. И несколько минут перед сном он мелькал перед взором и уже почти растворился, как внезапно возник в реаль­ности, причём раздвоенный. Студентки Молочного яви­лись обнажёнными призраками и опустились на сексо- дром с двух сторон.

— Нам страшно! Там так темно!

— И кто-то воет!

— Не воет — вибрирует!

— Стонет и плачет...

Они прилипли с обоих боков, и испуг их не был на­рочитым — поколачивало реально. Грешным делом, За­рубин уже подумал, что пижменские девчонки нахвата­лись заразы от европейских прибалток и теперь лезут в постель к мужчинам парами, однако услышал низкий, вибрирующий, зудящий звук горлового пения. Причём казалось, будто он идёт не снаружи, а откуда-то свер­ху, от потолка и, выпадая из одной точки, рассеивается по всей площади башни. И это уже был звук чего-то зна­чительного и пугающего своей необъяснимостью. Потом к нему стал примешиваться собачий вой, и когда этот за­унывный хор набрал силу, вступил гортанный и протяж­ный рёв медведя. Арочный свод над воротами работал как акустический аппарат, усиливая либо неузнаваемо изменяя звуки. Стройный этот хор, вызывающий озноб и неприятное чувство, длился минут двадцать и только набирал силу.

И это всё не снилось, потому как по базе опять забега­ли егеря и, судя по голосам, начали усмирять собак и Ми- троху. Мало того, повскакивали многие враз протрезвев­шие прибалты и с акцентом, но заговорили по-русски:

— Лешего чуют! Опять пришёл снежный человек!

— Это русские нас пугают. Все туземцы здесь — ле­шие...

Зарубин и в самом деле ощутил непроизвольный страх от всех этих звуков, а женская натура отзывалась ярче, по­этому девчонок уже колотило. Они жались к нему, заку­тывались в одеяло и не могли спрятаться так, чтоб чув­ствовать себя в безопасности, даже его мужская энергия не спасала. На сей раз Зарубин даже выходить не стал, закрыл форточки, распахнутые с вечера из-за духоты, и снова лёг, но Костыль ворвался сам. Он включил свет, и, увидев девушек на сексодроме, тут же выключил.

— Прошу пардону... Игорь, всё в порядке, не волнуй­ся. Это Борута чудит.

— Ничего себе, чудотворец, — проворчал Зарубин. — Девушек чуть с ума не свёл...

— Наших девушек не запугать! — ухмыльнулся Недо­еденный, усаживаясь на диван в передней. — Борута зря старается, верно, барышни?.. Он раньше собачником ра­ботал, медведя кормил, так все животные его слушают­ся, и он может делать с ними всё, что захочет.

Присутствие охотоведа, а более его желание остать­ся в башне уже бесило.

— А глотку заткнуть ему можешь? — спросил Зарубин.

Костыль намёк понял, нехотя встал.

— Сейчас его переведут в мясной склад, то есть в же­лезный контейнер-рефрижератор. Всё успокоится, и мож­но будет... поспать. Верно, барышни?

С тем и удалился. А у девушек вдруг исчезла эротиче­ская лихорадка, хотя они изначально явились в спальню, ведомые желанием поиздеваться над оробевшим Зару­биным. Поэтому и разделись, настрополили себя на роль развращённых сексбомб — захотелось романтики и при­ключений. Тут же ладони стали просто тёплыми, сухими и глаза почему-то виноватыми.

— Извините нас, — потупленно сказала Натаха. — Хо­тели приколоться... Светает, так мы поедем. Вы только родителям ничего не говорите, ладно? Всё равно ты клё­вый парень...

Зарубин спустил им велосипеды с гульбища, девчонки стыдились поднять глаза, и в этом искреннем и целому­дренном смущении двух начинающих ведьм они и уехали.

Через полчаса, когда Боруту перевели в контейнер, собаки успокоились, а на востоке призывно заалело, За­рубин выехал с базы и не торопясь по своим ночным следам, покатил на восток зарастающими полями и пе­релесками. Опять накрапывал мелкий грибной дождь, и просвета на небе не предвиделось. На сей раз он чёт­ко отслеживал приметы и ориентиры, но в какой-то мо­мент обнаружил, что едет не туда и след на земле старый, от УАЗа. Он вернулся до ближайшей развилки, нашёл там отпечатки своих колёс, и оказалось, ехал правильно! Просто сам себе заморочил голову и запаниковал. Ско­ро в дождливых сумерках он заметил деревушку с силос­ными ямами и даже остановился: зрелище было живо­писным, полотнище тумана словно отрезало приземную, разрушенную часть домов, исчезли сиротливые глазни­цы окон, и в светлеющем мире плыли совершенно це­ленькие, хотя и замшелые крыши с печными трубами.