Квартиру жаль, но ничего не поделать. Единственный способ пресечь возможные встречи с мерзавцем Багировым — отказаться от карьеры подиумной модели. Он еще ответит за свое гнусное поведение.

Я не хочу его прощать. Тем более Эльвира Леопольдовна дала мне на это зеленый свет…

— Доченька! — зовет меня до дрожи знакомый голос.

Я медленно оборачиваюсь и вижу поодаль женщину, в которой почти не узнаю свою мать.

Я запомнила ее другой. Несмотря на алкогольную зависимость, она старалась поддерживать человеческий облик: красила волосы и завивала их на бигуди, пользовалась помадой, стирала одежду.

А сейчас на меня смотрит грязная женщина с одутловатым лицом. Лыбится ртом, в котором уже нет переднего зуба. Если бы не голос, я бы прошла мимо, приняв ее за бомжиху. Это очень страшно. Видеть, как близкий человек скатывается на самое дно

Меня словно парализует.

Замираю в растерянности, а мать, не прекращая радостно улыбаться, подходит ко мне.

— Дочечка, какая же ты куколка! Мамина гордость! Ты такая знаменитая и богатая стала, — прилипает ко мне, обнимая, а мне в нос бьет резкий запах немытого тела, мочи и перегара. — Кровиночка моя распрекрасная. Мама по тебе очень соскучилась!

Она лезет ко мне целоваться.

Но я выше ее ростом, и чтобы она могла дотянуться до моего лица своими вонючими обветренными губами, мне надо наклониться. А я этого не делаю, и, как будто за секунду покрывшись коркой льда, продолжаю стоять прямо.

Мне страшно видеть ее такой, брезгливо и очень-очень больно. Мать разбила мне сердце, продав когда-то незнакомому мужчине. И пока я была никем, она не интересовалась моей судьбой.

— Риточка, дочечка, ты чего? — удивленно таращится она. — Это ж я. Твоя мамка. Не признала?

— Нет, — ступор проходит, и я пробую отстраниться.

Мать убирает от меня руки, но продолжает плестись следом, когда я на ватных ногах спускаюсь с крыльца Модного дома.

— Так получше приглядись. Или зазналась?

— Чего тебе надо?

— Беда у меня, роднулька, — стонет мать, и я снова будто врастаю в землю. — Приболела я. Денег на лекарство надо. Подмогни, а?

— Ты была у врача? Что он сказал?

— Сердечко шалит, — морщится она. — Вот и таблетки нужны.

Проглатываю обиду.

— Я помогу тебе, мам. Найду лучшую клинику. Но ты должна бросить своего Стасика. Разве ты не понимаешь, что он губит тебя?

Мать меняется в лице, и ее доброжелательность резко пропадает. Такие вспышки гнева мне привычны. Мать часто срывалась, когда хотела опохмелиться, а было не на что.

— Мне не нужна клиника! Давай деньги, неблагодарная ты шалава! — впивается грязными ногтями в мой рукав. — Иди ты на хуй со своим лечением!

— Отпусти, — отпихиваю мать и ускоряю шаг.

В глазах мутнеет от нахлынувших слез. Как же мне сейчас стыдно и горько. Я надеялась уйти, но мать преследует и орет:

— Эй, люди! Люди-и-и! Посмотрите, какая у меня дочь! Жирует, пока ее мать с голоду подыхает! Богатая, а я прозябаю в нищете! Не манекенщица она, а позорная шалава!

Я практически не пользуюсь наличными деньгами, но лихорадочно открываю сумку и сгребаю все, что там завалялось, а затем швыряю купюры матери прямо в пьяную рожу.

— Подавись! Ужрись деньгами! Тебе только они и нужны!

Пока мать, невнятно бормоча, падает на четвереньки и трясущимися от похмелья руками собирает деньги с асфальта, я срываюсь и бегу от нее не знаю куда. Лишь бы подальше. Что я сейчас чувствую — не выразить словами…

Это ужасно. Я думала, хуже быть не может, а оказывается, может. Выбившись из сил, я прихожу в себя в каком-то дворе. Стираю со щек слезы, но они все катятся и катятся.

Господи…

Меня вчера чуть не изнасиловал спонсор нашего Модного дома. Из-за него я вынуждена была оказалась от карьеры топ-модели. Лишилась квартиры и должна думать, как дальше жить и где. Так еще и мать одним своим появлением меня добила…

Мне почему-то в этот момент вспоминается карточный расклад Арины. Та самая горящая в огне башня, обозначающая полный крах. Это он? Или лишь подготовка к чему-то еще более страшному?

Еще одного потрясения я просто не выдержу!

Я вызываю такси. Все перед глазами и в голове словно в тумане. Не помня себя, поднимаюсь в квартиру, запираю дверь и сползаю по ней на пол. Мне тяжело. Невыносимо бороться с этим жестоким миром в одиночку… Я так устала…

Мне просто хочется спокойствия и капельку любви. Радоваться каждому новому дню и не бояться получить в спину нож. Я хочу просто засыпать и не ждать ни от кого подвоха. Неужели я многого прошу?

Мне потребовался целый час, чтобы поднять себя едва ли не за шкирку. Заставить встать на ноги и взяться за сборы вещей. Кириянова попросила меня на выход, но дала время найти другое жилье. А я все равно хочу освободить квартиру поскорее.

Оставленный на прикроватной тумбочке телефон вибрирует. Мирон звонит.

— Ты где? — спрашивает он. — Я забрал твои ключи.

Я успокоилась, пока возилась с вещами. Как будто снова восстала из пепла после очередного удара судьбы.

— Дома.

— Заеду к тебе через полчаса, хорошо?

— Ты лучше позвони, а я к тебе спущусь. Хочу немного подышать воздухом во дворе.

Когда время близится к приезду Суворова, решаю не дожидаться его звонка и выхожу из квартиры. Разблокировав экран смартфона уже в лифте, обнаруживаю несколько пропущенных звонков от Кирияновой. Выйдя из кабины, набираю начальнице. После нескольких гудков она отвечает:

— Марго… это катастрофа… — тяжело выдает Эльвира Леопольдовна.

— Что случилось? — толкаю парадную дверь.

И оказавшись на улице, мне становится не до разговора…

Я вижу перед собой толпу репортеров с камерами и теряюсь. Вообще не понимаю, что здесь творится, и как они пробрались на территорию нашего комплекса…

— Проданная девочка! — выкрикивает женщина из толпы. — Вот она!

Я пугаюсь, когда меня обступают со всех сторон, не давая вернуться в дом. Слепну от вспышек камер, пытаюсь отмахнуться, когда мне в лицо тычут микрофонами и диктофонами.

— Расскажите поподробнее, как вы продали свою девственность Мирону Суворову и за сколько! — с запалом выкрикивает мужчина.

Не знаю что ответить, а мне уже прилетает вопрос от другого человека:

— Вы восстанавливали свою девственность, прежде чем провести ночь с Романом Багировым?

— Что за бред?.. — выплевываю ему.

— Это правда, что Эльвира Кириянова содержит подпольный бордель?

Их столько много — наглых, галдящих и орущих… А я одна…

Не понимаю, откуда они все это знают.

Грязные вопросы сыплются и сыплются. Я уже перестаю их понимать, голоса смешиваются в какой-то адский гул. Я впервые