— Так что воли фантазиям не давай, — строго добавил Солли. — К тому же за тобой должок — две сотни баксов. И прощать его тебе я не собираюсь.

Я все еще не мог поверить в происходящее. У меня не было слов. Столько времени в бегах. Скрываться, прятаться, бояться. И вот теперь рядом со мной люди, не только поверившие мне, но и готовые, если надо, драться за меня.

Через несколько минут мы уже были у дома. Ворота автоматически распахнулись, и «кадиллак» мягко вкатился в окруженный кирпичной стеной двор. Сол обернулся:

— Там все осталось как раньше. Утром соберемся и подумаем, как найти тебе стоящего адвоката. Устраивает?

— Да, все отлично.

— В таком случае мне пора ложиться. — Он вздохнул и, подмигнув мне, пожелал спокойной ночи. Несколько секунд я просто стоял, глядя на мое прежнее жилище и привыкая к новому состоянию. Неужели за мной уже никто не гонится?

Элли тоже молчала, но смотрела на меня. Теплый океанский бриз раскачивал пальмы. Наконец я обнял ее и прижал к себе. Чувства переполняли меня, но слова благодарности вылетели из головы.

Я наклонился и поцеловал ее. Губы у Элли были теплые и влажные, и на этот раз нам никто уже не мешал. Поцелуй длился, пока хватало дыхания. Потом я отстранился, но моя рука задержалась на ее груди.

— Итак, агент Шертлефф, что дальше?

— Сейчас поднимемся наверх, — сказала Элли, — и разберем кое-какие детали дела. Как тебе мое предложение?

— Думаю, оно никуда не годится. — Я взял ее за руку и прижал к себе так крепко, что стук ее маленького сердца отдавался у меня в груди.

— Совсем не годится, — согласилась Элли, заглядывая мне в глаза. — Но ведь теперь это уже не важно?

На сей раз нас не сдерживало уже ничто. Впившись друг в друга поцелуем, шаря неловкими пальцами по одежде, мы едва поднялись по лестнице и ввалились в комнату через распахнутую дверь.

— Ты хотела что-то обсудить? — усмехнулся я, сражаясь с пуговицами на жакете. — Что именно?

— Не знаю… — пробормотала Элли, выскальзывая из блузки. У нее было восхитительное тело. Я уже видел его в тот день, когда она вернулась с каякинга, и теперь хотел не только любоваться им. Я притянул ее к себе. — Позволь напомнить… — Она расстегнула мой ремень и запустила руку под джинсы. То, что она там обнаружила, было тверже гранита. — Тебе все равно светит тюрьма. Как бы все ни закончилось.

— Звучит не очень возбуждающе. — Я погладил ее по спине. Справился кое-как с «молнией» и помог ей освободиться от юбки, которая мягко сползла на пол.

— А ты попробуй что-нибудь еще.

Я подхватил ее на руки и осторожно положил на кровать. Стащил брюки. Элли выгнула спину и ловко избавилась от трусиков. Улыбнулась.

Я опустился на нее. Все мое тело, каждая его клеточка разрывались от желания. У нее была гладкая, мягкая кожа, моя же лоснилась от пота и, казалось, вот-вот вспыхнет. Элли тоже едва сдерживалась, мышцы на бедрах и руках напряглись в ожидании. Она подалась ко мне.

— Не могу поверить. Неужели это мне не снится?

— Проверь.

Я вошел в нее. Элли тихонько ахнула — ничего прекраснее этого звука я еще не слышал — и схватила меня за плечи. Она была такая маленькая, такая легкая, что я мог бы носить ее на руках. Наши движения совпадали с ритмом прибоя.

Какой же ты счастливчик, сукин сын. И за что только тебе все это? Такая девушка рисковала ради тебя всем, что имеет. Это она заглянула в твою душу и увидела то, что не замечали другие.

И чем ты ее отблагодаришь? Что ты можешь сделать для нее? Как удержишь Элли Шертлефф?

Окно было открыто, луна светила вовсю, и нежный океанский бриз остужал наши разгоряченные тела, как бесшумный вентилятор. Мы лежали, откинувшись на подушки, не в силах даже пошевелиться.

И не только потому, что уже трижды занимались любовью. Сказывалось напряжение последних дней. Но теперь рядом со мной была Элли. Забыв на мгновение обо всех проблемах, отодвинув их на миллион миль, я положил голову ей на плечо.

— И что будем делать?

Она прижалась ко мне.

— Ты будешь делать то, что сказал Солли. Найдешь самого лучшего адвоката. Попытаешься хотя бы раз в жизни держаться подальше от неприятностей. Займешься своим делом. При том, что́ у них на тебя есть, и учитывая чистое прошлое, ты получишь год… в крайнем случае восемнадцать месяцев. Не больше.

— Будешь меня ждать? — Мне было приятно дразнить ее такими дурацкими разговорами.

Элли пожала плечами:

— Если только не подвернется еще какое-нибудь дельце и я не встречу кого-то еще. Ты же знаешь, как оно бывает. Тут никаких гарантий быть не может.

Мы рассмеялись, и я привлек ее к себе. И все-таки одна мысль не давала покоя. Как ни старался я ее отпихнуть, она упорно лезла в голову. Мне светила тюрьма. И это означало, что Стрэттону все удалось. Что его комбинация сработала идеально.

— Скажи, ты доверяешь местным копам? Лоусону? Если уж на то пошло, своему шефу, Моретти? Уверена, что они доведут расследование до конца?

— Думаю, я знаю одного человека, которому можно доверять. Детектив из Палм-Бич. По-моему, Лоусон его на поводок не взял и Стрэттон в карман не положил.

— У меня тоже осталась одна карта. — Она удивленно посмотрела на меня. — Мой отец.

— Твой отец? Разве ты не рассказал о нем полиции?

Я покачал головой:

— Нет. А ты?

Элли промолчала, но я понял, что она тоже никому о нем не рассказала.

— Мне кажется, мы что-то упустили. Чего-то не поняли. — Она вздохнула. — Помнишь, что Лиз сказала в машине? Насчет того, что украли только одну картину. «Вы же эксперт. Как по-вашему, почему он называет себя доктором Гаше?»

— А что такого особенного в этом Гаше? Кто он?

— Его портрет был одной из последних работ Ван Гога. В июне 1890-го, за месяц до самоубийства. Гаше был врачом и частенько навещал Ван Гога в Овере. Портрет ты видел. Доктор сидит за столом, в белой шапочке. Фокус картины — глаза. Грустные голубые глаза.

— Я помню. Дейв оставил мне страницу из альбома.

— В этих глазах есть что-то особенное, — продолжала Элли. — Смотришь в них, и они не отпускают. В них столько боли и понимания. Это глаза самого художника. Считается, что картина как бы предсказала смерть Ван Гога. В 1990 году один японец купил ее на аукционе. Заплатил более восьмидесяти миллионов. Самая высокая цена, которая когда-либо выплачивалась за предмет искусства.

— И все-таки непонятно. В коллекции Стрэттона ни одной картины Ван Гога не было.

— Верно, не было. — Она как-то странно помолчала. — Если только…