Еще две книги.

Новым бритвенным лезвием прорезать длинное отверстие в левом поле «Из глубины шведских сердец» и «Марионеток». В первое деталь за деталью сложить всякое, из чего разбирающийся в оружии абонент библиотеки сможет собрать миниатюрный револьвер. Больше всего возни было с барабаном, заряженным шестью пулями, — он оказался шире, чем думал Хоффманн, и пришлось аккуратно вдавливать его, предварительно вытряхнув пули на лист папиросной бумаги. Оружие, способное убить, если пуля попадет в цель. В первый раз Хоффманн увидел его с полгода назад в Свиноуйсьце. Закайфовавший «верблюд» попытался выблевать две тысячи пятьсот граммов героина еще до отправления, в туалете паромного терминала. Мариуш открыл дверь, когда «верблюд» лежал на полу с пакетом; Мариуш, не говоря ни слова, просто подошел поближе, сунул короткое дуло «верблюду» в глаз, выстрелил и убил наповал. В отверстие, прорезанное в последней книге, Пит ввернул детонатор размером с толстый гвоздь и приемник размером с монету в пятьдесят эре. Вставь такой приемник в ухо — и услышишь, что будут транслировать передатчики, приклеенные изолентой к перилам на церковном балконе.

Два отрезка запального шнура по девять метров каждый и прозрачный файл в общей сложности с сорока миллилитрами нитроглицерина еще лежали на столе. Быстрый взгляд на две худеньких спины, увлеченные толстым рисованным медведем, — вот мальчишки засмеялись, голова Винни-Пуха застряла в горшке с медом. Хоффманн сходил на кухню, развернул еще пачку мороженого и положил перед мальчиками на стол, погладил Расмуса по щеке.

Труднее всего оказалось незаметно упрятать шнур и нитроглицерин.

Хоффманн выбрал самую толстую книгу, «Из глубины шведских сердец», двадцать два сантиметра в длину и пятнадцать — в ширину, подпорол переднюю и заднюю крышку переплета, выцарапал пористое содержимое корешка и заменил на взрывчатку, подклеил, подровнял края и пролистал все шесть книг, чтобы убедиться, что клееные швы держатся, а продолговатые углубления не видны.

— Что это? — Снова лицо Хуго у стола — второй диск закончился.

— Ничего.

— Папа, что это?

Мальчик тыкал пальцем в блестящую металлическую банку с тридцатипроцентным амфетамином.

— Это? Там… в основном глюкоза.

Хуго не уходил — он никуда не торопился.

— Не хочешь досмотреть? Там еще мультики.

— Хочу, сейчас пойду. Папа, там два письма. Они кому?

Любопытные глаза углядели два конверта, лежавшие на верхней полке открытого оружейного шкафчика.

— Пока никому.

— Там написано имя.

— Я скоро их закончу.

— А что там написано?

— Пойдем-ка посмотрим мультфильм.

— Там мамино имя. На белом. Похоже на мамино. А на коричневом — там начинается на букву Э, я его тоже вижу.

— Эверт. Его так зовут. Того, кто не получит это письмо.

Девятая серия «Винни-Пуха» повествовала о дне рождения Винни и об экспедиции Кристофера Робина. Хуго снова уселся рядом с Расмусом, и Хоффманн проверил сначала содержимое коричневого конверта (диск с копией записи, три паспорта и передатчик), приклеил марку и положил в коричневую кожаную сумку вместе с шестью подготовленными книгами из библиотеки Аспсоса. Потом — белый конверт, на котором Хуго разглядел имя Софьи; диск с копией, четвертый паспорт и письмо с инструкциями; в этот конверт Пит вложил девятьсот пятьдесят тысяч крон разными купюрами и тоже опустил в коричневую сумку.

Осталось пятнадцать часов.

Хоффманн выключил «Винни-Пуха», помог двум малышам, у которых снова поднималась температура, завязать шнурки, прошел на кухню к холодильнику, переложил пятьдесят тюльпанов с зелеными бутонами в переносной холодильник и снес его, вместе с кожаной сумкой и двумя мальчиками, вниз по лестнице, к машине, которая так и стояла у дверей. На ветровом стекле виднелась квитанция — штраф за неправильную парковку.

Болезненно-красные личики на заднем сиденье.

Еще две остановки.

Потом он постелет мальчикам свежие простыни, сядет рядом и будет просто смотреть на них, пока не придет Софья.

Они остались в машине, а Пит зашел в отделение «Хандельсбанка» на Кунгстредсгордсгатан и спустился в подвальный этаж, в бронированное помещение с рядами банковских ячеек. Открыл пустую ячейку одним из своих двух ключей, положил в нее коричневый и белый конверты, запер, вернулся в машину и поехал к Сёдермальму, на Хёкенс-гата.

Снова посмотрел на малышей. Как же ему было стыдно.

Он перешел границу. На заднем сиденье — двое мальчишек, которых он любит больше всего на свете, а в багажнике — амфетамин с нитроглицерином.

Хоффманн проглотил комок в горле. Они не увидят, как он плачет. Нельзя, чтобы они видели.

Он остановил машину как можно ближе к дверям дома номер один по Хёкенс-гата. «Четверка», пятнадцать ноль-ноль. Эрик уже вошел с другой стороны.

— Я устал.

— Я знаю. Только сюда. Потом поедем домой. Честное слово.

— У меня нога болит. Папа, очень больно ногу.

Расмус уселся на нижней ступеньке. Пит взял его за ручку — горячая; Пит поднял его на руки, холодильник и кожаная сумка висели на локте, Хуго пришлось подниматься по жестким ступенькам самому. Если ты старший, иногда приходится самому подниматься по лестницам.

Три пролета вверх; дверь с надписью «Линдстрём» на почтовом ящике открылась изнутри ровно в тот момент, когда запищал будильник в наручных часах.

— Хуго. Расмус. А этого дядю зовут Эрик.

Маленькие ручки потянулись для пожатия. Хоффманн заметил злой взгляд Вильсона, «какого они тут делают?».

Все прошли в затянутую полиэтиленом гостиную квартиры, в которой шел ремонт, мальчишки таращились на странную мебель.

— А зачем пакеты?

— Здесь чинят.

— Как это — «чинят»?

— Чинят квартиру. И не хотят, чтобы было грязно.

Хоффманн усадил детей на шуршащий диван и ушел на кухню; снова злой взгляд, он покачал головой.

— Сегодня мне некуда было их деть.

Вильсон молчал. Он словно растерялся, увидев двух всамделишних детей там, где собирался говорить о жизни и смерти.

— Ты говорил с Софьей?

— Нет.

— Должен поговорить.

Хоффманн не ответил.

— Можешь молчать хоть до посинения. Но ты знаешь, что должен. Господи, Пит, твою мать, ты должен поговорить с ней!

Ее реакции. Он никогда не мог ни просчитать их, ни справиться с ними.

— Сегодня вечером. Дети уснут, и я все ей расскажу.

— Ты все еще можешь выйти из игры.

— Я хочу довести дело до конца, и ты это знаешь.