— А мистер Маскингам знает, как сильно вы любите своего пса?

— Нет, сэр. Откуда бы ему это знать? Мы с ним практически не общались.

Лайонз снова кивнул и задумался. Мне показалось, что в уголках его рта скрывался слабый намек на улыбку.

— А скажите мне, мистер Москович. Как получилось, что мистер Маскингам узнал наш секрет?

— Я уже говорил, м-мистер Лайонз… сэр. Я не з-знаю.

Он опять посмотрел мне в глаза. Своим убийственным взглядом, пронзавшим насквозь.

— То есть вы абсолютно уверены, что ничего ему не говорили? Пусть даже нечаянно, непредумышленно?

— Клянусь жизнью, сэр. Своей жизнью, и жизнью мамы, и жизнью моей пропавшей собаки, я ничего ему не говорил. Ни умышленно, ни неумышленно. Ни единого слова.

Лайонз кивнул.

— Да… понятно. Надеюсь, вы понимаете, мистер Москович, что это и есть ключ к разгадке. Ключ к разгадке и корень всех наших проблем. Как получилось, что мистер Маскингам узнал наш секрет? — Он надолго задумался. — А скажите мне, мистер, Москович, как получилось, что ваша беседа с мистером Маскингамом тогда, в туалете, закончилась тем, что вы… облили его мочой?

Я беспомощно взглянул на Лайонза.

— Не знаю, сэр. Правда, не знаю. Это никак не связано с нашим секретом. Просто Дизи… мистер Маскингам… он на меня наезжал… ну, то есть… он говорил всякие обидные фразы. И я разозлился. Все случилось так быстро…

Лайонз снова кивнул и опять погрузился в задумчивость. Потом запустил руку под стол и нажал на кнопку. Дверь у меня за спиной открылась, и два великана вошли в кабинет, сотрясая пространства своими тяжелыми грохочущими шагами.

— Мне кажется, мистер Москович, мы упустили какую-то важную деталь. Мне надо подумать. Но я быстро во всем разберусь. И сразу же дам вам знать.

— Д-да, сэр.

— Сделайте мне одолжение, мистер Москович. Поезжайте домой. И НИКУДА не выходите. Сидите дома. Я вам позвоню. Уже в самое ближайшее время.

— Д-да, сэр.

— А теперь до свидания. У меня много дел.

Дома я был через час. Мне захотелось прилечь, и я опрометчиво плюхнулся на свой твердый как камень диванчик в гостиной. Боль прокатилась по телу взрывной волной. Я подумал, что надо бы обратиться к врачу. По поводу отбитых ребер. А вдруг не отбитых, а сломанных? А вдруг у меня повреждения жизненно важных органов? Или внутренние кровотечения? Может быть, я уже умираю. Вот прямо сейчас. Истекаю кровью внутри. Как же мне больно, ой мамочки.

Безо всякой особой причины — может быть, по устоявшейся ассоциации с болью — я стал думать о Сью. В первый раз за сегодняшний день. Наверное, надо ей позвонить. Мы с ней не созванивались после той давешней ссоры два дня назад. Почему она не позвонила? Хотя бы лишь для того, чтобы поинтересоваться, нет ли каких-то известий о Докторе. Бессердечная стерва.

Я всегда это знал.

Я решил: «Ладно, я сам позвоню». И даже взял телефонную трубку, а потом вдруг подумал: «Я мужик или тряпка?! Она могла бы сама позвонить! Да! Могла бы! Это мне нужно сочувствие и забота! Это я весь несчастный, избитый, обиженный жизнью. Без работы, без денег и без собаки… Или все-таки позвонить?». «Не звони! — строго прикрикнул невидимый мелкий бес на моем левом плече. — Если ты ей позвонишь, я перестану тебя уважать!». И он был полностью прав, этот бес. Пусть Сью звонит мне сама. И униженно просит прощения.

Я вернул трубку на место.

И снова задумался о записке с требованием выкупа, которую подкинули Лайонзу. Я попытался припомнить ее слово в слово, и у меня снова возникло непреодолимое ощущение, что я упустил что-то важное. Что же в ней было такого, в этой проклятой записке, что меня насторожило? А ведь меня что-то насторожило… Но за последние несколько дней у меня столько всего случилось, что мой мозг, перегруженный впечатлениями, просто не мог разобраться во всем этом хаосе и вычленить главное — это самое неуловимое «нечто», которое, как мне казалось, сразу же все прояснит. Я уже понял, что напряженные размышления не дадут никаких положительных результатов. Мне надо как-то отвлечься, не зацикливаться на поисках ответа, и тогда ответ «выплывет» сам собой. Так всегда и бывает. Озарения случаются сами. Когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я взял пульт и включил телевизор. Телевизор — это испытанный способ отвлечься. Включил и попал на «Цену удачи». Вот и отлично. Моя первая маленькая победа за этот день. Раздался резкий звонок БЗЗЗЗЗЗ, и неизменный ведущий программы Боб Баркер — который теперь превратился в дочерна загорелый скелет с ослепительно белыми волосами и тонким маленьким микрофоном в костлявой руке — радостно проговорил: «Извините, ребята, но вы все завысили цену». Когда старина Боб наконец объявил правильную розничную цену комплекта мягкой мебели, участница телеигры, которая ошиблась в своей догадке всего на доллар, пышногрудая блондинка в облегающей футболке с надписью «Возьми меня замуж, Боб!», подскочила на месте, тряхнув внушительным бюстом, издала торжествующий вопль и метнулась к ведущему. Я всерьез испугался, что она набросится на Боба с разбега и стиснет в объятиях (как это делали тетки и девушки в восьмидесятых, когда Боб был моложе и крепче), и он просто не выдержит этого натиска, упадет и рассыплется серым облачком костяной пыли. К счастью, ничего подобного не произошло. Блондинка по-быстрому проиграла дополнительный раунд, и Боб объявил рекламную паузу, предварительно заверив зрителей, что они непременно увидят эту прелестную участницу в финальной суперигре.

Мне так и не удалось посмотреть суперигру. Рекламная пауза перевернула все.

Я наконец понял, почему Джем казалась мне такой знакомой.

* * *

Я чуть не свалился с дивана, когда резким рыком приподнялся на локтях. Энергично протер кулаками глаза, как это делают герои мультфильмов, когда видят что-то такое, чего не ожидают или категорически не желают увидеть.

Я действительно очень надеялся, что мне это просто привиделось.

Но мне не привиделось.

На экране была она, Джем. Чуть помоложе, с другой прической, но точно — она. Широко раскинув руки, она кружится на месте посреди сочного зеленого луга в россыпи ярких цветов. Глядя в камеру, радостно произносит: «Жизнь прекрасна, когда ты здоров!». Смена кадра: Джем, промокшая до нитки, стоит под дождем без зонта. Она вся дрожит. Говорит тихо и грустно: «Но бывают такие минуты, когда жизнь становится серой и тусклой. И особенно когда у тебя все горит и отчаянно чешется там, внизу. Вам знакомы эти ощущения?» Наплыв: лицо Джем крупным планом. Джем смотрит в камеру и произносит, жестко и беспощадно: «Генитальный герпес». Опять смена кадра. Общий план. «Но не надо отчаиваться. Всякому горю можно помочь», — говорит Джем, и дружелюбный прохожий протягивает ей зонт. Джем раскрывает его и прячется от дождя. «Миллионы американцев, сами об этом не зная, являются носителями вируса герпеса второго типа. Но сейчас появилось средство, которое быстро и эффективно убьет этот вирус». Дождь прекращается. Джем стоит в лучах яркого солнца. Она улыбается и опускает зонт, на котором написано огромными яркими буквами: «Герпегра». «Оно называется „Герпегра“!»