Гроссовский вел себя, как правило, тихо. Ни с кем не конфликтовал, никому поперек дороги не становился. Он вообще большей частью молчал, опасаясь ляпнуть чего-нибудь лишнего. Михаил Петрович находился здесь уже почти три года – дольше, чем все остальные, – и даже не знал, в чем именно обвиняет его нынешняя власть. На допросы Гроссовского не вызывали, суд не назначали. О нем словно забыли. Регулярно кормили, как всех остальных, да и только...

Вертел обвел камеру взглядом, а затем вернулся к себе на нары. Рядом шла ожесточенная игра в карты. Куцан раскурил папиросу – ту самую, что он смолил еще с утра и которую запалил вчера с вечера. С куревом в Бутырке было напряженно. Бердяй спрятал стилет на прежнее место и, буквально вырвав из рук соседа кружку с чифирем, сделал большой глоток, продолжая коситься на Куцана. Гроссовский не сомневался, что придет время, и Бердяй еще отыграется на жигане. Злопамятность этого уркача была хорошо известна сокамерникам.

Лязгнул засов, дверь с грохотом отворилась, и двое дюжих красноармейцев втолкнули внутрь восточного типа молодого человека с окровавленными губами. Толчок получился настолько сильным, что кавказец не удержался на ногах. Споткнувшись на ровном месте, он упал лицом вниз, даже не успев выставить вперед руки. Дверь за красноармейцами тут же закрылась.

– О! У нас пополнение, – живо прореагировал молодой вертлявый парнишка из ближайшего окружения Бердяя. Он ловко спрыгнул с нар и, по-утиному переваливаясь с боку на бок, приблизился к распластанному на полу человеку. – И так дышать уже нечем, а они все новых и новых суют. Пули у них, что ли, кончились? Как думаешь, Бердяй?

– Для нас с тобой скоро отыщут, – мрачно отозвался тот. – Лучше подними-ка этого. Посмотрим, что за птица.

Гроссовский сел на нарах. Похоже, что Бердяй подыскивал себе новую жертву, на ком можно было выместить накопившуюся агрессию. Появление очередного сокамерника было для него как нельзя кстати. Но Михаилу Петровичу с первых секунд показалось знакомым лицо кавказца. Какое-то отдаленное воспоминание всколыхнулось в памяти бывшего коллежского асессора.

Поднимать новенького с пола не пришлось. Опершись на локти, он встал сам. Сначала на колени, а затем и во весь рост. Правая скула арестанта опухла, глаз немного заплыл, но сил на то, чтобы держаться на ногах, у него хватало. Смахнув с губ кровь, пришлый цепко огляделся по сторонам. И в этот момент Гроссовский узнал его окончательно. Перед ним был тот самый человек, которого летом тринадцатого года обвиняли в изнасиловании Екатерины Калюжной. Михаил Петрович напряг память и вспомнил имя грузина. Резо Зурабишвили. Тонкие брови бывшего коллежского асессора удивленно поползли вверх. Подобной встречи он не мог и предвидеть. Столько лет прошло, столько всего изменилось, а главное – встретил-то он вот Зурабишвили не в Казани, а здесь, в Москве.

Прошлое пронеслось перед мысленным взором Гроссовского. Убийство его друга Леонида Калюжного, угрозы семье покойного, спешный отъезд из Казани. Потом Катя... Тяжелые роды, смерть молодой девушки, помешательство надломленной горем Ирины Александровны... Андрей...

Да, в том деле и в дальнейшей судьбе семейства Калюжных Михаил Петрович принял самое деятельное участие. Пока его собственная жизнь не покатилась под откос...

Гроссовский прогнал наваждение, несколько раз энергично сморгнул и вернулся в реальность. Резо мало изменился за минувшие семь лет. Конечно, он стал крупнее, мужественнее, у него отросли волосы и на лице появилась щетина, но это был тот же самый человек, которого помнил Гроссовский.

Грузин приметил в дальнем углу свободные нары и неторопливо двинулся в их направлении.

– Куда это ты собрался, чушка? – бросил ему в спину вертлявый. – Ты че, не понял, что с тобой говорить желают?

Резо остановился. Он еще не остыл от схватки с Камаевым, и сейчас для жигана появился реальный шанс отыграться за поражение. Резко развернувшись, он без лишних слов впечатал кулак в лицо вертлявого. Голова заключенного дернулась, и он медленно осел на пол. Глаза его закатились.

– Ах, ты – сука! – вскочил Бердяй. В руке у него снова блеснул стремительно выхваченный стилет. – Ты на кого прешь, босота?

Гроссовский бросился Бердяю наперерез. С противоположной стороны камеры к ним метнулся и Вертел. Однако оба опоздали. Сверкнул тонкий острый клинок, со свистом взрезал воздух и пронесся всего в паре сантиметров от плеча Резо. Бердяй и глазом не успел моргнуть, как пришлый сместился в сторону и подцепил его носком сапога в живот. Не опуская ноги, Резо вновь взмахнул ею, и подошва врезалась Бердяю в плечо. Тот опрокинулся на бок, но стилета не выпустил. Откатившись влево, он так резво подскочил, как будто и не было до этого никакой атаки противника. Гроссовский кинулся Бердяю на спину, но его руки ухватили лишь пустоту. Клинок устремился в грудь Резо. Вертел тоже понял, что не успеет помешать Бердяю, и замер на месте...

Резо перехватил руку Бердяя в самый последний момент. Раздался звук ломаемой кости. Гроссовский поморщился. Бердяй истошно взвыл. Стилет выпал у него из пальцев и тут же оказался в руке грузина. Резо нырнул вниз, заходя за спину противника, и коротко ударил того клинком в область поясницы. Крик уркагана оборвался на самой высокой ноте. Он дважды дернулся, после чего грузно опустился на холодный пол. Изо рта потянулась тонкая струйка крови. Резо успел выдернуть стилет. С кончика лезвия тягуче сорвалось несколько багровых капель. Грузин нагнулся и вытер клинок о холщевые штаны мертвого арестанта.

Гроссовский наблюдал за его действиями, как завороженный. Последние сомнения бывшего коллежского асессора испарились. Точно таким же ударом был убит в тринадцатом году Леонид Калюжный.

– Зурабишвили, – тихо произнес Гроссовский.

Резо услышал свою фамилию и обернулся. Но в тот же момент дверь камеры снова распахнулась, и в помещение ворвались трое красноармейцев. Четвертый остался стоять в проеме, держа винтовку наизготове. Никто из арестантов не сомневался, что выстрел может грянуть в любую секунду. Но этого не потребовалось. Резо не оказал сопротивления, когда троица крепких ребят вырвала из его пальцев стилет, а затем несколькими грубыми, но точными ударами уложила на пол его самого. Веревки снова больно стянули запястья жигана.

– Отчаянный парниша, – высказался Вертел, когда Резо вывели из общей камеры. Тела мертвого Бердяя и оглушенного вертлявого заключенного остались лежать на полу. – Ты его знаешь, Гросс?

– Знал когда-то.

– Расстреляют? – спросил со своих нар Куцан.

Вертел покачал головой.

– Вряд ли. Если сразу не расстреляли, так и сейчас не расстреляют. Промурыжат еще пару дней в одиночке, а потом снова сюда.

Гроссовский медленно опустился вдоль стены на корточки. В памяти всплыл его последний разговор с Андреем. Чуть искривленный рот, мокрые от слез глаза, непослушный вихор на макушке...

* * *

Москва. Трактир на Колычевской

Пролетка появилась со стороны Щадиловского переулка, и стоявший напротив скобяной лавки Митяй поспешно отвернулся. Он успел заметить сидящих в экипаже Графина и Кабана. Воротник пальто Митяя был высоко поднят, и он надеялся, что недавние товарищи по оружию не обратят внимания на его одинокую фигуру. Так оно и произошло. Коляска прокатила мимо, не сбавляя хода. Краем глаза Митяй отметил еще двух человек в пролетке. Именно эти двое и спрыгнули с подножки в конце квартала. Экипаж скрылся за углом, а спрыгнувшие тут же растворились во мраке. Графин расставлял своих людей на подходах к трактиру. Значит, Архангел не ошибся – жиганам готовилась засада. Сколько еще таких вооруженных громил таилось сейчас во мраке? Этого Митяй сказать не мог.