Впервые Хулио с Ауророй посетили Кубу в первых числах января 1963 года. Хулио получил официальное приглашение из Гаваны, от министерства культуры Кубы, принять участие в ежегодном присуждении премии издательством «Каса де лас Америкас». Они пробыли на острове около месяца, если быть точными, до 20 февраля, когда они вернулись в Париж. И хотя впечатления об этой поездке не были для него самой предпочтительной темой (в письмах того времени упоминания об этом минимальны), однако писатель действительно хотел понять, чем же была вся эта революция и поддерживает ли ее кубинское общество. Как живут люди, как они относятся к тому, что их страна стала коммунистической, по крайней мере с точки зрения Соединенных Штатов Америки.

Кубинский вопрос возник еще в 1953 году, после неудачного штурма казармы Монкада под командованием Фиделя Кастро. Тогда речь шла о попытке свергнуть авторитарный режим Батисты, который в былые времена был сержантом, а в тот момент – человеком, единолично владевшим пространством земли в 114 000 квадратных километров, с населением, насчитывающим около шести миллионов человек, на расстоянии девяносто морских миль от Флориды. Несмотря на поражение (Кастро освободили по амнистии через восемнадцать месяцев, в то время как по приговору он был осужден на пятнадцать лет), это событие поселило надежду среди большей части латиноамериканской интеллигенции и подготовило почву для последующего революционного переворота в 1959 году, на этот раз триумфального. Эта революция с самого начала, в лице таких ее руководителей, как Эрнесто (Че) Гевара, Фидель и Рауль Кастро, стала символом сопротивления силам американского империализма, что особенно сильно выразилось во время так называемого Карибского кризиса в 1961 году, в результате которого Соединенные Штаты и Куба оказались в позиции открытого военного противостояния.

Блокада и эмбарго, как последствия событий в Заливе Свиней (время правления президента Кеннеди), переезд в Гватемалу огромного количества высланных с Кубы противников режима Кастро, которых ЦРУ взяло под свою защиту и стало вооружать (при Эйзенхауэре), аресты и информационная изоляция Кубы, с помощью которой американцы пытались довести до коллапса политико-экономическую жизнь Гаваны, вызвало к этой революции в определенных слоях латиноамериканской интеллигенции еще большее уважение и интерес и обеспечило их поддержку; представители же литературного бума относились к кубинской революции с восхищением. Оставалось еще почти десять лет до начала «пражской весны» и ответных мер бывшего Советского Союза или, в силу чисто метонимического переноса, аналогичных событий на самой Кубе («дело» Падильи, например), предпринятых в ответ на растущее противостояние общества марксистской идеологии; еще далеко было до раскола между Марио Варгас Льосой, Октавио Пасом и Гильермо Кабрера Инфанте, занявших по отношению к режиму Кастро враждебную позицию, и Габриэлем Гарсия Маркесом, Хулио Кортасаром и Марио Бенедетти, которые были к нему более терпимы, поскольку считали, что, несмотря на все недостатки этого режима, Кубинскую революцию необходимо поддержать за ее достижения, ибо для всех стран Латинской Америки она играла роль символа освободительной марксистской революции.

С первой своей поездки на Кубу Кортасара захватило все происходящее на острове: и люди, и политика, проводимая режимом «барбудос».[91] «Я неизлечимо заболел Кубой», – сказал он кубинскому поэту и журналисту Антону Арруфату, и это была не пустая риторика, потому что эти первые встречи оставили в нем глубокий след и способствовали превращению его в человека общественного, которым он и становится начиная с того момента. Теперь перед нами Кортасар, который в доверительной беседе с Полом Блэкборном признается, что ничего не понимает в политике, но выступает на стороне народа, простых кубинцев, которые вызывают у него восхищение. Более того, это Кортасар, который знает, кто его враг, а именно Соединенные Штаты Америки.

Тем не менее в том же 1963 году Кортасар придерживался пессимистических взглядов в отношении того, какое направление примет революция: «Я лично думаю, что кончится все плохо, очень плохо, и не по вине кубинцев, а по вине остальной Америки, начиная с Соединенных Штатов, и кончая всеми „демократическими республиками" (democratic my foot)[92] Латинской Америки. Кубинцы могут натворить ошибок, но они натворят их, потому что перед ними стена, потому что никто не хочет покупать их сахар, а Соединенные Штаты отказываются продавать им нефть» (7, 547). Он понимал также, что одной из опасностей, угрожавших развитию революционных программ и их будущего, является возможность того, что правительственная политика пойдет по пути ортодоксального коммунизма, под знаком сталинизма, от которого Кастро, по словам Кортасара, пытался отмежеваться. «Если эта тенденция на Кубе победит, революция будет повержена», – скажет он в апреле того же 1963 года.

За время своего первого пребывания у Кортасара было много контактов с политиками, общественными деятелями и деятелями культуры; он познакомился с Алехо Карпентьером, тогда главным редактором Государственного издательства, который в 1962 году опубликовал свой роман «Век просвещения»; у него состоялась долгожданная встреча с Хосе Лесама Лимой, которым он восхищался и с которым активно переписывался и обменивался книгами; тогда Лесама Лима был более известен как поэт, а не как романист, поскольку его роман «Рай» вышел только в 1966 году; с Николасом Гильеном, автором сборника стихов «Голубь окрыленного народа», официальным поэтом новой Кубы, и со многими деятелями культуры, в частности с Хайди Сан-амария, основательницей издательства «Каса де лас Америкас»; с поэтами и прозаиками, такими как (кроме упоминавшегося Антона Арруфата) Вирхилио Пиньера, Умберто Ареналь, Хесус Диас, Мигель Барнет, Роберто Фернандес Ретамар, Эдмундо Десноес, Лисандро Отеро, Кальверт Касей, Лино Новас, Хосе Триана, Хосе Родригес Фео и другими, с которыми он говорил о позитивных сторонах Кубинской революции, и вместе с которыми пришел к выводу, что «революция, которая имеет в рядах своих сторонников всю интеллигенцию, есть революция справедливая и необходимая». (Гильермо Кабрера Инфанте, уже опубликовавший к тому времени «Без войны как на войне», тогда еще не отошел от идеологической платформы революции, хотя с 1962 года жил в Бельгии, где работал в качестве атташе по культуре посольства Кубы.)

Они объездили остров на машине (Варадеро, Карденас, Сьенфуэгос, Баракоа) и много фотографировали, они увидели ошеломляющие известковые карьеры, заезжали в сельскохозяйственные кооперативы, заходили в дома крестьян, обедали в столовых общественного питания, говорили с людьми: с рабочими сахарных заводов, с крестьянами, рубившими сахарный тростник, с учителями и студентами. Кортасара приятно удивили масштабы кампании по ликвидации безграмотности, предпринятой после революции, было также удивительным видеть радость простых людей, исполненных надежды, их солидарность в деле кардинальной аграрной реформы, которая предполагала полное отторжение американской экономики (включая компанию «Юнайтед Фрут») путем экспроприации миллионов акров земли и американской недвижимости, накопленной за годы предыдущего режима. Что-то (многое) из того, что ему рассказывали, приводило Кортасара в замешательство, например что во времена Батисты улицы, где жили богатые, огораживались на ночь цепями и охранялись вооруженными людьми; и по личным ощущениям, и по тому, что он читал, у него сложилось впечатление, что в большинстве своем жители кубинских городов чувствуют себя частью революции и считают, что революция – это акт справедливой мести: это и студенты, которые теперь учились во дворцах, где раньше жили богатые хозяева, и крестьяне, которые теперь были свободными; ему казалось, что все полнится чувством исцеления, пусть еще зыбким, но которое непременно наступит, и что все это, этот революционный «статус», даст кубинцам возможность отделить свою экономику от американской, что они уже и начали делать, и, кроме того, он видел, что каждый кубинец готов отдать жизнь за революционные достижения, то есть за то, что произошло в 1959 году. Единственное исключение составляли те, «кто думал только о своем брюхе», то есть бывшие собственники, а также официанты ресторанов и казино, отныне запрещенных законом, тоскующие о временах расцвета туризма благодаря наплыву посетителей из Майами. Обо всем этом писатель так пишет Блэкборну: «Я тебе откровенно скажу, не будь я уже стар для подобных вещей и не люби я так сильно Париж, я бы вернулся на Кубу, чтобы быть с революцией до конца».