У кедра было еще одно свойство – секрет, который Покок обнаружил случайно, после того, как его первые кедровые лодки какое-то время пробыли в воде. Гребцы стали звать их «банановыми лодками», потому что, как только их опускали на воду, корма и нос судна немного загибались наверх. Покок стал размышлять над этим эффектом и его последствиями и пришел к поразительному выводу. Хотя кедр и не увеличивался в объеме и не разбухал от воды в ширину волокон и, таким образом, остов не деформировался, но древесина все-таки немного растягивалась вдоль волокон. Это могло добавить почти три сантиметра длины к восемнадцатиметровой лодке. Из-за того, что кедр был сухим, когда его прибивали к раме, а потом намокал, то через какое-то время регулярного использования кедровые части немного растягивались. Однако внутренняя обшивка лодки, сделанная из ясеня, который всегда оставался сухим и несгибаемым, не давала ей увеличиться в размере. Кедровая оболочка из-за этого была под давлением, тем самым немного поднимая концы лодки и обеспечивая то, что строители лодок зовут «кривизной». В результате лодка как одно целое всегда оставалась в легком, но постоянном напряжении, вызванном нереализованным давлением в обшивке. Она была похожа на натянутый лук, который ждал, когда его отпустят. Это придавало судну живость, импульс, позволявший ринуться вперед от малейшего удара веслом, и никакой другой дизайн или материал не мог повторить этот эффект.

Для Джорджа в этом неослабевающем напряжении, в готовности лодки в любой момент выпрямиться, прийти в движение, противостоять любому сопротивлению заключалась магия кедра, невиданная сила, которая наделяла лодку душой. И он был глубоко уверен, что лодка, в которой нет души, была недостойна тех молодых людей, которые вкладывали свои сердца в каждое движение веслами, чтобы толкать ее по воде.

В конце октября Эбрайт ответил Джорджу Пококу. Он закажет новую лодку, при условии, что она будет сделана по индивидуальному проекту. Он хотел судно с меньшей кривизной. Покок ужаснулся. Сначала он заявил, что Джордж отправил ему низкосортное оборудование, теперь же Эбрайт запрашивал лодку, которая однозначно не будет плавать так же быстро, как его лучшие суда, что может очень плохо отразиться на нем как на мастере своего дела. Покок ответил тренеру длинным детальным техническим объяснением своей конструкции и предложил несколько небольших модификаций, которые, как он считал, могут удовлетворить Эбрайта, не компрометируя при этом общие показатели лодки. Кай раздраженно ответил, приводя свои собственные технические аргументы, и добавил: «Я думаю, что вы знаете о строительстве лодок больше, чем кто-либо другой в этом мире, но, возможно, новые идеи могут быть для нас полезными… хотя я сомневаюсь, что вам понравится тон этого письма, Джордж». Тон письма ему совсем не понравился, но мастер оставил споры. У него были заказы практически ото всех основных гребных команд в стране. Пускай Эбрайт сам решает, заказывать ему лодку у Джорджа или нет.

И в итоге тренер Калифорнии заказал одну. Когда судно было закончено, Покок заплатил своим восьми парням по доллару, чтобы они доставили ее к пристани Сиэтла, погрузили ее на корабль и отправили на юг.

Парни проплыли на лодке через пролив Кат и подошли к южной оконечности озера Юнион. Там они осторожно вытащили ее из воды, перевернули у себя над головой и начали свое двухкилометровое путешествие по улицам Сиэтла. Словно большая деревянная черепаха с шестнадцатью ногами и длиной более восемнадцати метров, их процессия пересекла улицу Мерсер и направилась на юг, к Уэстлейку, окунувшись в оживленное движение города. С лодкой на головах они видели немного, только собственные ноги и спины парней, идущих впереди, так что рулевой бежал перед лодкой, махая руками, чтобы предупредить встречные машины и людей, и одновременно выкрикивая гребные термины, чтобы командовать парнями: «Оооо… стой, ребята! Лево руля! Поднимай!» Они уворачивались от трамваев и автобусов, далеко обходя каждый угол, время от времени выглядывали из-под лодки, чтобы понять направление движения. Потом они резко развернулись направо и вошли в торговый район на Четвертой авеню. Люди останавливались на тротуарах и выглядывали в окна магазинов, чтобы посмотреть, как ребята идут мимо, смеялись и аплодировали им. В итоге процессия еще раз ушла направо, на Колумбию, пробралась по крутому спуску к воде, быстро пробежала вдоль железнодорожных путей и без происшествий добралась до доков. Там мальчишки отправили лодку в Калифорнийский университет, туда, где скоро они будут соревноваться с его командой на водах Окленд Эсчуари.

В октябре на лодочной станции Вашингтона начало нарастать напряжение. Продолжали ходить слухи, что второкурсников весной могут поставить в качестве основной команды, и это очень многих раздражало. Как всегда, Эл Албриксон ничего не говорил по этому поводу, но старшие парни беспокоились потому, что это само по себе уже было зловещим знаком. Почему он не пресекал эти слухи, почему не заявил, что второкурсники будут университетской сборной на следующий год, как всегда? Когда парни переодевались или снимали со стоек и ставили обратно весла, между ними теперь было мало обычных шуток и веселья. Добродушные смешки сменились ледяными взглядами. На воде же теперь можно было часто услышать презрительные замечания, кидаемые между лодками, пока тренеры не слышали.

Как испортилась обстановка на лодочной станции, так же испортилась и погода. Сначала стал крапать обычный осенний дождик, но потом, утром 21 октября, разверзлись небеса и нагрянули погодные катаклизмы, которыми характеризовалась середина тридцатых годов. Огромный циклонный ураган – буря, по сравнению с которой бури предыдущего года были похожи на легкий весенний бриз, обрушилась на штат Вашингтон.

Казалось, она пришла из ниоткуда. В девять часов утра на озере Вашингтон была только легкая зыбь, начинался обычный серый осенний день, с юго-запада дул легкий ветер – где-то два или три метра в секунду. Через час ветер начал крепчать и достиг скорости двадцати метров в секунду. К полудню порывы до тридцати метров в секунду визжали над озером Вашингтон. В Абердине, на побережье, ветер достигал 40 метров в секунду. Это был самый сильный ураган, который когда-либо видел Сиэтл.

На 41-м причале тихоокеанский лайнер «Президент Мэдисон» щелкнул своими тросами и повалился на пароход «Харвестер», потопив его. На выходе из порта Таунсенд рыболовная шхуна «Агнес» тоже потонула, вместе с пятью рыбаками из Сиэтла на ее борту. Тридцать пассажиров пришлось спасать с «Виргиния Ви», одного из последних судов исторического городского флота торпедных катеров, когда оно врезалось в пристань и его огромный остов дал большую течь. В деревнях вместе с ветром улетали крыши сараев и даже целые дома. Ангар для аэропланов на «Боинг Филд», который был тогда главным аэропортом Сиэтла, развалился, разрушив несколько самолетов внутри. Была разрушена одна из кирпичных стен отеля «Алки Хотел», из-за чего в номере под ее обломками погиб один китайский гость. В трущобах жестяные крыши кувырком летали по небу, лачуги были разорваны на куски, оставив своих ошеломленных обитателей среди обломков хибар. В близлежащей пекарне голодные люди столпились перед витриной, отделявшей их от полок со свежеиспеченным хлебом, в надежде, что она скоро взорвется. На территории Вашингтонского университета ветер разбил стеклянную крышу баскетбольной площадки, повалил несколько огромных дугласовых пихт и унес пять секторов временных сидений на футбольном стадионе. Ураган свирепствовал шесть с половиной часов практически без передышки, и когда наконец ветер утих, было повалено несколько десятков акров лесов, миллионы обломков досок и камней упали, нанося частной собственности урона на миллионы долларов, погибло восемнадцать человек, а Сиэтл был отрезан от всех линий коммуникаций и связи с внешним миром.