все видищь каращо, вниз плюещь, на дождик смотрищь! Мечтаещь себе немнощько! А знаешь, о чем они мечтали?

– О чем? – спросил Том.

– Я тебе скажу, о чем. Они сидели там, и мечтали, что у них там море будет, как в Грузии. Чтобы всех затопило, а им потом по всему миру плавать, гранат торговать. Но Бог – он не глюпый, он знает: все яйца в одной корзине никак держать нельзя, – лиса украдет! Поэтому вода сошла и народов стало много. Грузины, русские, абхазы…

– А я в Абхазии бывал. Там хорошо, – сказал Монгол.

Старик не ответил, лишь немного вытянулся вдоль спинки, расправил плечи и покрепче сжал руль.

В машине повисла тишина, лишь натужно взвывал на поворотах двигатель.

– Абхазы тоже глюпые. Мы им зла не хотели. Раньше ведь жили себе нормально. Никого не трогали, ну? Хорощо жили как, правда? И потом хотели вместе жить, богато жить, вино пить, песни петь, чтобы как в Европе, да?

Из-за поворота выскочил жигуленок, взвизгнул тормозами, в последний момент успев вильнуть к обочине.

– О, син осла, на права сдавай, да! – речитативом выстрелил дед. – Ти если не умеещь мащину водить, ты, слющай, возьми ее и об дерево разбей, да? Зачем она тебе?

Том потянулся за ремнем безопасности. Старик поймал его взгляд и совсем расстроился.

– Обидеть меня хочещь опять?

«Что ж ты обидчивый такой?» – Том убрал руку. Он надеялся, что Монгол, который давно и глубоко засел в своем абхазском окопе, не будет продолжать разговор о чужой и непонятной ему войне.

– Мы бы добили их, если б не Россия, – беззлобно проговорил старик, обессиленно двинув рукой, будто Россия была не врагом, а страшным и неотвратимым стихийным бедствием. – Они им оружие дали. Добровольцы пошли, казаки.

Веселая песенка кончилась, в машине повисла тишина. Старик вилял на поворотах, время от времени ожесточенно дергая ручкой скоростей. Монгол с тоской поглядывал в окно.

– Ну скажи мне, чего они добились? – вдруг вскрикнул водитель, полуобернувшись к Монголу, словно тот решал все вопросы абхазской независимости. – Счастья? Щито, им легче стало, да? За маленький мухой больщого слона не видят совсем!

Монгол не ответил, и его молчание вдруг повисло осязаемым, тяжелым упреком. Старик это явно чувствовал. Он хотел разрушить эту тишину, в которой бесплодно таяли его слова, но не мог справиться с ней в одиночку.

– Они первые стрелять начали, – наконец сказал он, будто зашел с козырей. Повернувшись к Монголу, он растопырил ладонь и добавил:

– Щито молчищь, как мертвый стал?

– Насильно мил не будешь, – сухо сказал Монгол, глядя в окно.

Старик замолчал. Он будто успокоился, сбавил скорость. Потом вильнул к обочине, остановился.

– Шени траки лапораки![7] Виходи!

Они вылезли из машины.

– До Ласточки-то далеко? – миролюбиво, будто ничего не произошло, спросил Том.

– Рядом! – рявкнул старик, попытался рвануть с места, но машина, чихнув, вдруг заглохла. Он выключил двигатель, снова включил, но машина не заводилась.

Монгол непроизвольно хохотнул. Его настроение явно улучшилось.

– Ах ты, туда-сюда отвечаешь! – заорал горячий кахетинец, и разразился отборной русско-грузинской бранью. Остатки его седых волос дыбились на плоской голове, лицо, несмотря на загар, стало багровым. Брызгая слюной, он достиг такой степени кипения, что Том испугался, – не за себя, а за здоровье старика. Таких матов Том не слышал даже от привокзальных бомжей.

Они шли вдоль дороги, а старик все кричал им вслед. Но чем больше он орал, тем веселее становилось Монголу.

Наконец машина завелась. Поравнявшись с ними, старик сбросил скорость, набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:

– Чтобы у тебя язык отсох, ищак карабахский!

– А ты… Мингрел! – захохотал Монгол.

Старик открыл было рот, пусто щелкнул зубами. Его искаженное гневом лицо вдруг совершенно преобразилось, расслабилось.

– Э, нет! – он дурашливо улыбнулся, посмотрел вверх, будто перебирая в памяти всех своих предков до самого Ноя. Затем поднял вверх указательный палец и уверенно заявил.

– Я не мингрел. Я кахетинец.

И, дав по газам, скрылся за поворотом.

– Ехай давай, хмели-сунели, – крикнул вслед Монгол.

– И охота была тебе язык чесать? – наконец спросил Том.

Монгол взглянул на друга, вздохнул.

– Я не чесал. Я зализывал.

Наконец впереди показался знакомый с детства силуэт замка с изящными стрельчатыми оконцами и увенчанными флажками остроконечными башенками.

– Чисто сказка! – Монгол даже остановился, глянул из-под ладони. – Интересно, он жилой или нет?

Поравнявшись с ним, они спустились по лестнице к замку. На двери висело меню и расписание работы ресторана.

– Тю! Ты видал? Эскалопы в томатном соусе! – прочитал Том. – Что за эскалопы такие?

– Это ракушки кажется, типа крабов. Я ел когда-то, – неуверенно сказал Монгол. Он быстро потерял к замку интерес, и теперь свесился с обрыва через небольшой колончатый парапет. Там, над вечерним изумрудом воды летали белые чайки.

– Елки, а я-то думал, тут живет прекрасная принцесса, – разочарованно сказал Том. – Ну или, на худой конец, – королева. А тут эскалопы какие-то. Кругом все продано. Прям в самое сердце ранили, сволочи.

– Ладно, ладно, выдыхай! Сегодня у нас праздничный вечер у костра.

– Надо уже о вписке подумать. Куда-то ехать не хочется.

Монгол глянул на противоположную сторону бухты. Там, будто выдавленный горами, нависал над морем скалистый утес, укрытый сверху небольшими кряжистыми деревцами. Над ним высилось белое здание какой-то гостиницы.

– У бомжа везде дом. Можно хотя бы во-он на этой скале. Как тебе апартаменты с видом на замок и под бренди с алычой? – спросил он.

– Пошли. Заодно и мороженое купим. Я ларек у гостиницы видел. Смотри, а вон птица какая-то. – Том показал на прибрежный утес, который венчала фигура каменного орла.

Вскоре они уже сидели около скульптуры птицы, уплетая мороженое и любуясь морем. Каменный орел, распахнув метровые крылья, будто парил над обрывом. «Спой, птичка!» – написал кто-то под памятником большими красными буквами. Том забрался на верхушку утеса, лег на птицу и, положив руки на крылья, полетел, полетел куда-то над сверкающей внизу морской долиной.

– Кра-со-та-а! – заорал он протяжно, и посмотрел вниз.

Внизу, под утесом, противно и радостно визжали бакланы, еще ниже монотонно било в щербатые каменные зубы море. Чуть левее, быстро размахивая руками, уже плыл Монгол.

Том спустился следом, разделся. Пляжа здесь не было: из воды торчали большие, местами острые, покрытые зелеными волосами водорослей, валуны. Схватившись за один из камней, он наступил на что-то скользкое. Ойкнул, чуть не порезав ногу, опустил руку поглубже и вытащил из-под воды притопленный, полный ракушек, пакет.

– Эгей, я жратву нашел! – заорал он Монголу.

Монгол выполз на берег, с сомнением поглядел на содержимое пакета.

– Эту штуку жарят, на