– Вот ведь, Гарм мена раздери, – осерчал Хрольф. В коем веке ему в руки пришло богатство, а забрать его не было никакой возможности.

– Созывай манскап! – приказал шеппарь и тут же осекся, ожидая, что Каменный Кулак озлится на такое обращение. Но Волькша и не думал строптивиться. Однако в дверях он повернулся и сказал:

– Там полоняне просят воды и еды для детей. Надо бы дать.

Хрольф махнул рукой, дескать, делай что хочешь…

Гребцы давно уже собрались возле драккара, а Волькша все разносил по узилищам жбаны с водой, хлебы и другую снедь. Не приди к нему на помощь Эрна, он бы провозился вдвое дольше.

Когда Волкан прибежал к ладье, манскап, дыша тяжелым похмельем, внимал шеппарю.

– Нам нужны кнорры, – вещал Хрольф: – два или три.

– Почему так мало? – выкрикнул Ёрн: – Что мы сможем на них увезти? Полсотни фольков да кое-какую поклажу. А остальное куда?

– Выберем самое ценное, остальное придется бросить здесь.

– Не-е-ей! – возмутились гребцы, лишь вчера впервые почувствовавшие себя заправскими шёрёвернами. Такой добычей не могли похвастаться даже самые отчаянные шеппари, ходившие в набег ватагой в пять кораблей. Да на свою долю каждый русь мог построить себе дом на Бирке и обзавестись хозяйством, а этот потрошитель сумьских засек пугает их даннским конунгом и велит оставить большую часть добычи неизвестно кому.

– Волькша, о чем они тут собачатся? – обрадовался Рыжий Лют появлению приятеля: – Кое-какие слова разбираю, а так ни в кушак, ни в дышло.

Волкан шепотом истолковал Олькше суть загвоздки.

– А-а-а! – пробасил Ольгерд, вникнув в незадачу: – Ано неей, ано так не пойдет! – закипел он: – Ты скажи ему, что оставлять мы тут ничего не будем. Все заберем, а что не уместиться на ладье, то спалим!

Манскап обернулся на возглас рыжего верзилы.

– Кулак, ты слышал! – загомонили они: – Хрольф хочет, чтобы мы отказались от добычи! Он ополоумел! Скажи ему! Скажи! Это ведь больше всего твоя добыча. Твоя и Ольга. А, Кулак?

Волькша вспомнил лица ругиев тянувших руки за плошками с водой сквозь заколоченные окна. Вспомнил заплаканные лица детей.

– Людей надо отпустить, – сказал он гребцам.

– Что-о-о?! – отшатнулись от Волкана варяги. Даром, что еще вчера он был их идолом, их Тюром, Тором и Одином. За такие слова они были готовы растерзать его в клочья. Четыре сотни здоровых одерских фольков, которые, не в пример тупым лопарям, покупаются хозяевами бондов по пятьдесят-шестьдесят крон за голову, – это же двести сотен серебром! Да такого богатства – по семь с половиной сонет крон в руки – у манскапа Хрольфа никогда не было и, может статься, никогда больше не будет!

– Вы сказали, что это по большей части моя добыча, – напомнил гребцам Волькша, отступая на шаг: – Значит я могу большую часть людей забрать себе и отпустить? Так?

– Ну, не совсем так, – поспешил Хрольф ему на помощь: – Пойми, венед. Ты теперь русь. Над тобой теперь Тор и Один, а они глупостей не любят. Сам посуди, хорошо ли на званом пиру рот от угощения воротить?

Волькша покачал головой.

– А что подумает радушный хозяин, если ты побрезгуешь его гостинцем? Пригласит ли он тебя снова? Станет ли вспоминать ласковым словом? Или он все-таки затаит обиду?

Волкан кивнул. Ему не нравилось, что Хрольф поучает его, как неразумного дитятю. Мало того, он уже догадался, куда тот клонит, но решил терпеливо слушать шеппаря до конца.

– Пойми, Варг, ты – больше не сын бондэ. Ты – Steinknytnдve – трувор, Великий Воин! Ты – званый гость на пиру однорукого Тора. Сражение – вот его пир, добыча – вот его гостинец. Отвергая дары Победы, ты рискуешь потерять благоволение сыновей Одина.

Хрольф еще долго нанизывал слова на нитку лести, а Волькша стоял и думал о последних словах Лады-волховы о его Доле. Неужели это и есть его стезя? Грабит? Полонить? Насиловать? В этом миг он был так благодарен Ятве, своей возлюбленной матушке, за то, что она попыталась избавить его от этой Доли. Макошь, конечно, не перехитришь, но мудрая женщина сделала все, что смогла…

Волькша оглядел Хохендорф. Был он в разы больше Ладони. Вокруг него шел ров и обшитый бревнами вал. А вот ведь, пал городец под наскоком кучки варягов, никогда не считавшихся храбрецами. И тут сердце Годиновича сжалось страхом. Он представил себе, как варяжские драккары вонзают свои хищные носы в мягкий Ладонинский берег, как под завывание рогов и стук щитов к родному городцу бегут кровожадные свеи, данны или норманны, как мечутся в ужасе его сродники и соседи…

– Варг, Каменный Кулак, пойми: таково повеление Одина – враг должен быть убит, – продолжал тем временем Хрольф: – Если ты забрал у врага его пожитки, но не убил его, ты – вор, а Один никогда не посадит вора за стол с героями, что наслаждаются мясом Сэримнира.[162]Если ты не убил врага в бою, а пленил его, то у него больше нет жизни. Она теперь твоя. Ты можешь прервать ее, когда захочешь. Ты можешь продать ее другому, и тогда он сможет делать с твоим врагом все, что захочет. Если тебе не нужен фольк или ты не желаешь возиться с его продажей, ты можешь оставить его, но он должен всю жизнь платить тебе за право жить. Вот и все. Так что, если мы не хотим прогневить Одина, мы должны или оставить здесь людей и сделать их данниками, или убить их и забрать добычу, или увезти с собой и то и другое. Но Хохендорф уже платит дань Хареку Ленивому, так что у нас всего два пути. Понимаешь, Варг?

Волькша вспомнил страшную былицу, рассказанную когда-то Годиной про варяга Эрика Кровавая Била, того самого, что убил девятнадцать своих братьев. Однажды Эрик попал к одному бондэ. Каким образом это произошло, Волкан запамятовал, но только приглянулось Кровавой Биле кое-какое добро в доме. Ночью Эрик выкрал его и бежал. Но на полдороге опамятовал, вернулся и… убил бондэ. После чего пошел восвояси весьма гордый собой. Раньше Волькша не верил в эту байку, но теперь понимал, что Эрик всего лишь хотел остаться воином, а не вором. Вот он и убил человека, на чье добро позарился.

И опять видение кровожадных варягов осаждающих Ладонь пронеслось у Годиновича перед глазами… Может быть, в том, чтобы уводить шёрёвернов подальше от Волховских берегов, и есть его Судьбе. Вон, Уле, нынешним утром был готов пощекотать за него старуху-смерть. На лицах прочих еще недавно было написано то же обожание. Если только он позовет, они пойдут за Каменным Кулаком до самого края Яви. Пойдут и в Навь, буде он скажет, что ступит в Кощеево царство первым. Так, может, пусть они ярятся как можно дальше от Гардарики! Может статься, что быть Перуновым помазанником как раз и значит уводить беду от родного дома?

– Так что Варг? – нарушил его задумчивость Хрольф.

Манскап терпеливо ждал ответа Стейна Кнутнева. Олькша переминался с ноги на ногу, точно желал помочиться.