— Кто дал вам, обуревшие духи, право припахивать старший призыв? — Мирон продолжал играть ножом.

«Зарежет. Как пить дать — зарежет. Вон он, как в Малька сапогом бросался. В офицера — сапогом, а меня — ножом зарежет», — подумал я.

Мне очень хотелось уйти сейчас из каптерки как можно дальше от Мирона с его ножом, но уйти было некуда. Земляки уволились, заступиться за меня было некому. У меня даже своих дедов не было. Решительно некому было сказать за меня слово, кроме меня самого.

— Они — чмыри, — выдавил я из себя.

— Что? — переспросил Мирон.

— Они — чмошники, — повторил я смелее.

Мирон отложил нож и потянулся за саперной лопаткой.

«Ну, всё — звиздец», — мелькнуло у меня в голове, — «ножа ему мало, решил меня лопаткой уделать, чтоб наверняка».

— Они чмыри. Ага. Понятно, — Мирон, очевидно, понял мою мысль, но посмотрел на меня так нехорошо, что мне и без саперной лопатки в его руках стало жутко, — Они чмыри, а ты, значит, много в своей жизни повидал. Так?

Это было не так. В своей жизни я повидал до обидного мало и вряд ли уже увижу больше.

— Сколько служишь, сынок?

— Только с КАМАЗа, — заученно выдал я.

— А ты знаешь, сколько он служит? — Мирон поманил Жиляева, протянул ему лопатку, — на нее мусор заметай, да смотри, чище мети.

Он снова обратился ко мне, показывая на Жиляева:

— Я тебя спрашиваю: ты знаешь, сколько служит этот человек?

Я посмотрел на толстого и неуклюжего Жиляева и не нашел в нем никаких перемен: вся та же угодливость в повадках, все та же неуверенность в движениях и даже выбитые зубы не выросли снова. Хрена ли мне его разглядывать? Я перевел взгляд на Барабаша. Мне показалось или на самом деле — он, вроде как, улыбнулся? Может и показалось, но я почувствовал себя увереннее, сами собой распрямились плечи.

— Ну, полтора, и что? — бросил я Мирону едва ли не дерзко.

— О! — Мирон поднял палец вверх и снова взялся за нож, — Полтора! Человек служит полтора года, а вы, два оборзевших в корягу духа, припахиваете его. По какому праву?

— Он дух со стажем! — вспомнил я выражение, услышанное в камере на губе.

— Ладно, — подвел итог Мирон, — я не замполит с вами душеспасительные беседы вести. Короче, вот вам десять минут. Если через десять минут вы не придумаете «отмазки» — по какому праву вы припахали, пусть чмырей, но старший призыв — то…

Мирон развел руками, показывая, что кара будет настолько страшна, что у него нет слов выразить, в чем она будет заключаться. Но то, что нам с Рыжим будет плохо, я не засомневался ни на грамм.

Я посмотрел на Рыжего. Не решаясь смотреть на нож, который вертел в руках Мирон, он по-прежнему смотрел в пол. Мне стало смешно. Смешинка не удержалась в зубах и вылетела в каптерку глуповато-счастливым смешком. Рыжий отвлекся от разглядывания пола и посмотрел на меня как на полного идиота: нас сейчас будут резать как поросят, а меня «на хи-хи пробило». А мне и в самом деле стало смешно: чего угодно ожидал я, любой каверзы, но то, что вопрос будет такой простой — найти «отмазку» — меня рассмешило. А, может, это просто нервное.

Я знал ответ.

В памяти всплыли выпускные экзамены в учебке. Полковник из Москвы принимает у меня экзамен по Уставам Советской Армии. Обязанности солдата, обязанности командира отделения, обязанности дневального, обязанности дежурного по роте и даже обязанности уборщика были ему мной доложены. Но у него задача — «утопить» меня. А меня — тоже не дураки натаскивали. Знал я эти уставы, знал.

— А скажите, товарищ курсант, — мягко начинает он атаку, — в каких случая команда «Смирно!» не подается, когда старший начальник входит в расположении роты.

— Во время приема пищи и после команды «Отбой». Будь он хоть министр обороны, — добавил я уже от себя.

— Верно, а на какой высоте должен висеть градусник в казарме?

— На высоте сто пятьдесят сантиметров.

— А сколько в расположении роты должно быть писсуаров? — ядовито улыбается полковник.

— Туалетная комната роты должна быть оборудована писсуарами и унитазами из расчета один писсуар на шесть человек и один унитаз на двенадцать человек.

— Откуда вы это знаете, товарищ курсант? — полковник явно недоволен.

— Из Устава Внутренней Службы, товарищ полковник, — рапортую я, — разрешите доложить Корабельный Устав?

— Нет, ни к чему. Пять.

И после такого экзамена не знать отмазки?! Да вы шутите!

— Есть под рукой Дисциплинарный Устав? — спросил я Мирона.

— Найдем. Говори.

Я набрал полную грудь воздуха и начал объяснение. Барабашу, видно стало интересно, как я стану выпутываться и он приподнялся с топчана.

— Родина дала мне высокое звание младшего сержанта, — начал я, — тем самым определив меня в младший начальствующий состав. Сегодня на разводе я и младший сержант Грицай получили приказ выкопать траншею от умывальника. Для выполнения задачи нам была придана сборная команда из шести человек. В Дисциплинарном Уставе Советской Армии сказано, что командир обязан добиваться выполнения приказа любыми способами, вплоть, до применения оружия.

Барабаш уже откровенно улыбался, глядя на меня.

— Уточняю, — продолжал я вещать как на занятиях в учебке, — что командир, не «может», не «должен», а обязан добиваться исполнения своих приказов, причем Устав не ограничивает его в выборе оружия необходимого для воздействия на подчиненного: от штык-ножа до танка. Устав, так же, не определяет, чтобы это оружие было непременно табельным, вследствие чего становится допустимым применение розог, ремней, кистеней и самострелов Командир, добивающийся выполнения приказа…

— Хватит! Хватит! — Мирон с Барабашем ржали в голос, махая на меня руками, — заткнись, пожалуйста.

Я понял, что мы с Рыжим не только прощены, но и набрали еще немного очков.

— Поняли, уроды? — крикнул Мирон Жиляеву и Манаенкову, тыча в меня пальцем, — вот как надо отмазываться! А вы так до дембеля и будете — полы мести и тарелки «шоркать».

Все еще смеясь, Барабаш поднялся с топчана и подошел к нам с Рыжим:

— Вот что, парни… Нечего вам по полку шариться. Завтра заступите с нами в караул. У нас некомплект. Раз оба сержанты — пойдете разводящими. Вопросы? Нет? Тогда гуляйте. Завтра полшестого придете ко мне получать оружие.

Мы вышли из каптерки на улицу едва ли не счастливые, от того что кара небесная на сей раз миновала нас и дембельская десница обрушилась сегодня не на наши буйны головы. Как мало нужно духам для счастья: пожрать, поспать, «откосить» от работы и чтоб по морде получил не ты.

— Ну, что? Перекурим это дело? — спросил я Рыжего.

— Давай, — согласился он без особого, впрочем энтузиазма.