Тихо расходились собравшиеся софийские люди, дьяки да житии, ничего хорошего не сказал им Феофил, ничем не порадовал. Из палаты выходя, переглядывались промеж собой, шептались. Не миновать, видно, нынешним летом беды Новгороду.

А снаружи, на улице, было все как всегда. Пахло иссохшей травой и мятой, налетая, играл листьями ветер. В куполах храмов сверкало солнце. За мостом, на Торгу, весело перекрикивались люди.

— А вот подковы, подковы, серебристы-гладеньки! Полденьги десяток…

— Дорого берешь, борода!

— А ты поищи, поищи дешевше-то…

— Сбитень, кому сбитень?

— Да пошел ты со своим сбитнем! Кваску ледяного нет ли?

— Подковы, подковы…

— Сукна, сукна заморские… аксамит, бархат… Не проходи мимо, мил человече! Боярыне своей плат-от возьми! Богатый плат, златыми нитками вышит… Сколько стоит? Да почти даром отдаю, князь! Полденьги…

— Квас-квасок, открывай роток!

— Эй, паря! Ты, ты… С квасом… А ну, давай сюда! Почем квас-то? Сколько? Однако… Да стой ты… Давай уж.

— Кому меду, меду кому? Свежий, липовый…

— Рыба, рыба, всем рыбам — рыба!

— Да снулая твоя рыба-то! Воняет!

— Сам ты воняешь, паря!

— Подковы, подковы…

— Эй, квасник! А квас-то у тя — тухлый! А ну-ка, получи в морду! Нна!!!

На том конце Торга, что ближе к Ивановской, завязалась драка. Двое парней дубасили квасника. Остальные торговцы не вмешивались — считали, что поделом, не хрен протухшим квасом торговать…

Олег Иваныч неодобрительно покачал головой, проезжая мимо. Черт знает, к кому его неодобрение относилось — к парням иль к кваснику.

Свернул с Пробойной на Славную. Бесы бы вас взяли — и тут дрались! Трое подвыпивших мужичков остервенело колотили какого-то рябого парнишу в некрашеной сермяге с заплатками. С десяток человек, обступив кругом, с интересом наблюдали за избиением.

Ну, совсем обнаглели, ни стыда, ни совести! Нашли место — почитай, в самом центре города. Головы, что ль, им всем напекло?

Не долго думая, Олег Иваныч вытащил плеть и, растолкав конем зевак, от души перетянул по спине первого попавшегося.

По-бабьи взвизгнув, тот отскочил прочь.

— А ну, уймитеся, лиходеи! — размахивая плетью, строго прикрикнул Олег Иваныч.

Толпа тут же разбежалась. Избавленный от кулаков рябой парень уселся на траву, вытирая рукавом кровь, обильно сочившуюся из разбитого носа.

— Кто таков? — не слезая с коня, повелительно спросил Олег.

— Микита я, богомолец, — вытерев кровь, сипло ответил парень. — С Тихвинского богомолья пробираюсь, к Софии Святой приложиться…

Олег Иваныч усмехнулся:

— Приложился уже, похоже. А сюда, на Славенский, зачем пожаловал?

— Просьбу одну исполняю, — богомолец исподлобья взглянул на Олега. Кормленый конь с расчесанной гривой, доброе седло, недешевый кафтан. Тонкий, шитый золотыми нитками, плащ яркого травянисто-зеленого цвета. Длинные, тщательно вымытые волосы, холеная подстриженная бородка, глаза — холодные, стальные, властные. У пояса — рыцарский меч в красных сафьяновых ножнах.

Повалился на колени странник:

— Не гневайся, коль что не так, светлый князюшко, сокол ясный!

— Говори, что за просьба. Хм… сокол…

Богомолец шмыгнул носом, пояснил, с опаской посматривая на плеть:

— Усадьбу велено одну отыскать, на Славне. Житьего человека Олега Ивановича…

— Кого?

Олег Иваныч чуть с седла не выпал от изумления. Надо же!

— Кто просил да что?

— Рыбак один был на богомолье, к иконе Тихвинской приходил. С Паши-реки рыбак… Сказывал, рыбачил как-то, видит — струг плывет маленький. Игрушка, вроде как детям малым. Взял, детишкам своим тешиться, а те возьми — да сломай, струг-то… А в струге том — грамота березовая, с писаньем. Что за писанье — рыбаку дьякон Тихвинский прочитал. Писано: отдать в Новгороде, на конце Славенском, Олегу Иванычу, житьему человеку, за то будет от оного награда в две деньги!

— Чего-чего?

Удивился Олег Иваныч, задумался. Ни фига ж себе, заявочки. Письма какие-то приходят, от кого — неизвестно, да еще и заказные — две деньги, ну и цены, однако!

— А ну, давай сюда грамоту!

— Не можно — обет дал.

— Давай, говорю! Пришибу враз! Я и есть Олег Иваныч, человек житий.

Дрожащими руками богомолец вытащил из-за пазухи маленький берестяной свиток и, бросив его на землю, опрометью бросился прочь.

Склонившись, Олег Иваныч поддел свиток острием меча. Подняв, развернул осторожно.

«Житьему человеку Олегу Ивановичу, что в Новгороде на Славне. Подателю — две деньги дать. Пишет сие Григорий, отроче софийский…»

Кто?

«Григорий, отроче…»

Гришаня!

— Эй, рябой… Стой!

Хлестнув коня, Олег Иваныч нагнал богомольца уже у Лубяницы. Кто-то из проходивших купцов подставил страннику ногу. Тот и завалился с разбегу, не вставая, вскинул затравленно голову, не ведая, за какие такие вины гонят его, будто зверя лесного.

— Две деньги ты забыл, паря, — подъехав ближе, Олег Иваныч бросил рябому страннику два сверкающих серебром кружочка. — Бери, бери, заработал. На вот тебе и третью за весть такую!

«Житьему человеку Олегу Ивановичу, что в Новгороде на Славне. Подателю — две деньги дать. Пишет сие Григорий, отроче софийский. Аз и Софья боярыня в заточенье на погосте Куневичи, что на Капше-реке, то Ставрова землица. Покуда живы».

Покуда живы…

По крайней мере, были живы еще несколько недель назад. Но не туда ли рванул Ставр со своими? Отсидеться, покуда не уляжется шум, поднятый не без помощи Олега Иваныча. Может, и туда, в Куневичи. Однако — не далековато ли? Из Новгорода-то долгонько вести идти будут. Да и, в случае чего, обратно быстро не выберешься — места глухие, почти нехоженые. Неясно со Ставром. Зато с Гришаней и Софьей наконец прояснилось!

Не в силах сдержать радость, вбежал Олег Иваныч в первую попавшуюся на пути церковь, свечки поставил да молился истово, Господа благодаря. Было за что ведь! Софья… Софьюшка…

Куневический погост. Чуть дальше, чем у черта на куличках. Дорога не близкая. Отпроситься у Феофила… Пустит ли владыко? Должен. С собой кого попросить? Олексаху, вестимо. Не откажет, да и человек надежный, не раз проверенный. Маловато — вдвоем-то. Кто его знает, кто там в Куневичах? Наверняка действовать надо. Охочих людишек сманить? Нет, дело тайное… да и доверие — вещь важная, а поди, проверь их, охочих-то. Геронтия можно! Он один двоих стоит. Да! Еще и дедки Евфимия оглоедов. В Новгороде-то от них пока какая польза? А так — дальние погосты проверят в Обонежье Нагорном. Куневичи ведь тоже в той стороне. Да ведь — и серебришко фальшивое — оттуда же! Или — не оттуда? Нет, с тех краев. Что-то такое ведь говорил покойный Кривой Спиридон…