Вздохнув и закусив губу, достаю квадратик записки. В нижней углу знакомый герб. Это фамильный бланк для писем. У него тонны таких. Разных размеров и на разные случаи жизни.

Твёрдый знакомый почерк сообщает:

"Не смог достать ту, что обещал. Она в частной коллекции. Прими пока эту.

М.Д.».

Закрываю глаза, сжимая записку в кулаке.

Господи, что мне делать?

Мне хочется закричать!

Все эти дни я думала, думала, думала…

Думала до тошноты. До стука в висках.

О его словах…

О том, что видела в его глазах.

Отчаяние. И любовь…и потребность…это проклятое отражение моих собственных чувств!

А его слова…они меня с ума сводят! Не дают покоя!

Но, я была зла…так зла…

Эта ужасная Зара…она говорила такие вещи…такие личные…с таким превосходством…

Мне хотелось зареветь…или ударить её…

Я чувствую себя такой дурой, таким ничтожеством…потому что не знала, что ей ответить!

И ещё, я не хотела, чтобы она касалась его имени своим мерзким языком. Она говорила, а я понимала, что она о нём ничего не знает…она знает о нём даже меньше, чем я…

Я не идиотка. Теперь…мне многое стало понятнее. Я знаю, что женясь на Заре, он преследовал свои цели. Возможно, защищал семью. Возможно, даже защищал меня? Он…использовал её, как и всех вокруг…и он…трахал её в своём кабинете, пока я ждала, сгорая заживо изнутри…

Разве это не предательство?!.

Это так больно.

Он все обо мне знает. Что ближе него у меня никого не было…что я никому не нужна…кроме него…я знала это всегда, понимала это…у меня его фамилия…потому что другой у меня нет! Я бы никогда не взяла фамилию своего отца, лучше бы сочинила новую…

Что мне делать со всем этим?

Со своей обидой, со своей болью.

Он не отвечал на мои вопросы, потому что знал, что однажды я спрошу об этом! И тогда ему пришлось бы всё рассказать или врать! Он никогда не врёт. Он предпочитает умалчивать.

Все эти дни я, в самом деле, не хотела его видеть.

Я и сейчас не хочу.

Я хочу видеть только своего сына, потому что он единственная вещь в мире, в которой я теперь могу быть уверена.

— Мы можем вернуть её назад? — спрашиваю Тину, обернувшись.

Сестра хмурится, расхаживая туда-сюда.

— Нужна спец доставка… — наконец-то, вздыхает она. — Возможно, инкассаторская машина…

— Ты…сделаешь это? — прошу я с надеждой.

— Да, — кивает сестра. — Если ты поешь.

— Да, неужели! — Взмахивает руками Фати.

— Я сам отвезу, если ты поешь. — Между делом бросает Максут.

Смотрю на них, не зная, что сказать. Они смотрят на меня мрачно. Все трое. Мрачно и с нажимом.

Это просто…это…

Это забота…

Я чувствую, как дрожит подбородок, и прячусь в своих нечёсанных волосах со словами:

— Эмм…я как раз сама собиралась…

— Да, уж…собиралась… — бурчит Фатима, быстро припуская на кухню.

— Собиралась! — топаю я ногой, пряча слёзы.

Максут и Тина начинают паковать холст, переговариваясь между собой, а я думаю о том, что написать ему в ответной записке.

Максут уехал через час.

У меня нет фамильного пергамента. Но, я не стала использовать желтые канцелярские бумажки. Я положила письмо в его же конверт, написав ответ на обратной стороне его письма. Потому что не хочу, чтобы кто-то знал о том, что я ему пишу:

«Отдай её своим потаскухам.

М.Д.».

Максут вернулся злой. С ящиком и запиской.

Я не знала, толи смеяться, толи злиться…

«У меня нет никаких потаскух.

М.Д.».

Поскольку ехать второй раз Максут отказался, мы воспользовались спец доставкой.

«Твои потаскухи так не думают.

М.Д.».

Я получила картину назад через три часа.

«Вернёшь ещё раз, и я отправлю её в шредер. P.S. Нам нужно поговорить.

М.Д.».

Я не настолько глупа, чтобы думать, будто он не выполнит свою угрозу.

Я опять злюсь, потому что понятия не имею, куда нам эту картину девать!

Не вешать же её…в гостиной!

Там всегда много детей и…я бы не хотела одним ясным днём увидеть на ней усы…или ещё что-нибудь подобное!

Я забрала её к себе. И гипнотизировала глазами, баюкая Даура, пока думала, что ответить его вероломному отцу, который причинил мне столько боли. Он появился всего пять дней назад, а по моей жизни снова будто потоптались варвары.

Что мне делать?

Что мне с ним делать? Кто может дать мне совет? Кому я вообще могу рассказать о том, что творилось и творится в моей жизни?!

«Теперь ты решил поговорить? Что случилось?

М.Д.».

«Скажи когда, и я приду.

М.Д.».

Я опять плачу.

Лёжа на кровати и глядя в потолок.

Думаю о том, что ему скажу.

Мне есть, что ему сказать.

Пусть приходит, клянусь, мне есть, что ему сказать.

— Кофе? — спрашивает Максут, останавливаясь передо мной и протягивая большой картонный стакан, от которого даже на расстоянии исходит тепло и приятный аромат.

Отрицательно машу головой и заглядываю под козырёк коляски Даура, сидя на парковой скамейке и потирая друг о друга руки, закутанные в вязанные варежки.

Мой сын спит, выронив свою соску и приоткрыв ротик. Маленький и безмятежный. Я могу любоваться им часами, гадая, каким он будет, когда вырастет. По крайней мере, насчёт его внешности гадать не приходится.

Максут вздыхает и усаживается на скамью рядом со мной. Кладёт локти на колени, широко их разведя, и крутит в руках стакан с горячей жидкостью. На нём штаны с карманами, чёрная военная куртка и чёрная шапка. На ногах огромные военные ботинки.

Солнце давно село, и температура упала на десяток градусов, не меньше.

Прячу замёрзший нос глубже в ворот шубы и смотрю вперёд. На маленький парковый каток, окружённый небольшими сугробами и иллюминацией. Там Тина учит Айзу стоять на коньках, придерживая девушку за руки. До нас долетает детский смех и визг Айзы, когда она, потеряв равновесие, шлёпается на задницу.