Он залюбовался ею. Она надела летнее платье, которое очень ей шло. По будням ей приходилось одеваться в строгие костюмы. Плечи успели загореть и приобрели золотистый оттенок.

– Как обычно? – спросила она.

Он кивнул и сел.

– Хорошо, – сказала она. – Я уже сделала заказ.

– Что ты думаешь о татуировках? – спросил он.

Она вопросительно подняла брови:

– Неужели ты хочешь сказать, что…

– Нет, я имею в виду тебя. Тебе никогда не хотелось сделать себе татуировку?

Она покачала головой:

– При моей-то работе? – Она выставила одно плечо вперед и принялась его рассматривать, как будто на нем уже была наколка. – При моем-то образе…

– У убитой девушки была татуировка… большая наколка на животе. – Он показал место пальцем.

Ева-Бритт посмотрела на него исподлобья.

– Франки, по-твоему, тату – это сексуально?

– Может быть. Только не на трупе. Но что ты думаешь? Может татуировка кого-нибудь украсить?

– Стриптизершу – наверное. – Она подвинула бутылку, чтобы официанту было куда поставить блюда. – А меня – нет. – Она посыпала спагетти тертым пармезаном.

– Кажется, у Лены есть тату, – вспомнил Франк. Лена была давней подружкой Евы-Бритт.

Ева-Бритт задумалась.

– Да, наверное, тату может быть красивой.

– Ты так говоришь из-за Лены?

– Нет, у Лены вполне симпатичный рисунок. Смешная фигурка из мультика. Такая желтая птичка с большой головой…

Франк понятия не имел, что она имеет в виду.

– Из старого комикса про Даффи Дака, – подсказала Ева-Бритт. – Птичка, которая всегда дралась с котом.

– «Сильвестр и Твити», – вспомнил Франк.

– Ну да, – кивнула Ева-Бритт. – Твити. – Она ткнула пальцем в свое голое плечо. – Вот здесь Лена наколола себе Твити. Она выглядела симпатично, потому что Твити немножко старомодна. И еще приятно смотреть на забавный рисунок. Розы, птички и все такое хуже, потому что предполагается, что они сексуальны. Значит, к ним приходится подбирать соответствующую одежду. При моей работе нельзя ходить с мультяшным персонажем на плече. Как женщине…

– Что такого особенного в твоей работе?

– Ты что, поссориться решил?

– Нет, что ты, – возразил Франк. – Просто любопытно. Я все время думаю о той девушке. У нее на животе выколот огромный цветок.

– Ну, живот всегда можно прикрыть, – заметила Ева-Бритт. – Но ведь я менеджер довольно крупной компании, и у меня много сослуживцев-мужчин… – Она криво улыбнулась и покачала головой. – Франки, я не имею права провоцировать мужчин. Они не должны пялиться на мое тело! При моей должности тату – вещь совершенно немыслимая!

– Значит, ты все-таки подумывала о том, чтобы сделать татуировку?

Она предпочла не ответить на его вопрос. Тряхнув головой, она сказала:

– Я уж не говорю о том, что тату трудно удалить. Просто я считаю их уродливыми. Однажды в «Феликсе» я видела молодую женщину. На ноге у нее была вытатуирована змея, питон, который обвился вокруг бедра. Он спускался сверху вниз, к колену. Все до единого встречные мужчины хотели взглянуть на змеиный хвост… Понимаешь? Пока та девушка молода, ей просто весело, что все на нее смотрят; всеобщее внимание радует и заводит ее. Но на серьезной работе, где требуется соблюдать дистанцию, она и дня не продержится!

– Вот теперь я не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Франк. – Я думал, ты борешься за права женщин и против сексуальных домогательств на рабочем месте!

– Так и есть!

– Тогда какое имеет значение, что ее татуировка в виде змеи возбуждает мужскую фантазию?

– Слушай меня внимательно. Я вовсе не осуждаю ее, но она сама ограничивает свои возможности, потому что все мужчины при встрече будут в первую очередь обращать внимание на ее тело, а не на другие достоинства!

Франк хмыкнул.

– Ну что, я тебе помогла?

– Не знаю, – ответил он. – В твоих словах что-то есть.

– Ты только представь, – продолжала Ева-Бритт. – Я тоже могу чувствовать себя сексапильной, мне нравится быть сексапильной…

– С этого места поподробнее, пожалуйста, – с довольным видом попросил Франк, но Ева-Бритт сделала вид, будто не слышит.

– Но зачем мне расписывать все тело картинками, от которых я уже не смогу освободиться?

Франк посерьезнел.

– Меня вот что волнует. Говорит ли что-нибудь о ней ее татуировка?

– А сам-то ты что думаешь? – с улыбкой спросила Ева-Бритт.

Он не спешил с ответом.

– По-моему, она стремилась возродиться к новой жизни… Все так говорят. Она пыталась обрести свободу.

– Но ведь символику можно истолковывать по-разному, – заметила Ева-Бритт. – Если татуировка старая, возможно, она жалела о том, что сделала ее. С другой стороны, тату могла быть и полезным напоминанием.

– Полезным?

– Своего рода клеймо, символ чего-то, что не должно повториться.

Франк долго размышлял над ее словами и наконец сказал:

– Сегодня ты в ударе. – Он начал есть, но вскоре уставился в одну точку и застыл с вилкой в руке.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Ева-Бритт.

– Рагнар Травос говорит, что к татуировкам может развиться пристрастие, как к сигаретам.

– К сигаретам?

– Да, он говорит: одна татуировка – хорошо, две – тоже неплохо, но три… все, ты попал. Пройдет совсем немного времени, и ты разукрасишь наколками все тело.

– Как страшно! Такие люди как будто сошли с конвейера.

Фрёлик кивнул.

– Франки, давай поговорим о чем-нибудь другом, – попросила Ева-Бритт, снова принимаясь за еду. – Только не рассказывай, как ты ездил в горный домик к своему ненормальному боссу!

Франк задумался и спросил:

– А потом чем займемся?

– Пойдем в кино! – ответила Ева-Бритт.

– Что будем смотреть?

Ева-Бритт лукаво улыбнулась:

– Не важно, лишь бы про секс.

Хотя накануне лил проливной дождь, следующий день выдался погожим. Инспектор полиции Гунарстранна опустил стекло в окошке машины и смотрел, как к нему приближается крепкая фигура Франка Фрёлика. На парковке было пусто, если не считать нескольких машин, жарящихся на солнце. Через дыру в кипарисовой живой изгороди, отделявшей парковку от кладбища, вышла садовница. Она на ходу снимала грязные садовые перчатки и неуклюже топала тяжелыми сапогами, облепленными землей и глиной. От сапог отваливались комья земли, оставляя за ней след. Она вытерла со лба пот и закурила. Какое-то время стояла на месте, задумчиво глядя в землю. На парковку завернул микроавтобус; он проехал мимо садовницы и Фрёлика. На борту большими, разноцветными буквами было выведено название реабилитационного центра «Винтерхаген». Из него высыпала группа молодых людей в черных костюмах. Казалось, в официальной одежде им не по себе; они держались неестественно прямо, как накрахмаленные. Фрёлик кивнул им. Юнцы некоторое время озирались по сторонам, а потом побрели к часовне, где их уже ждал облаченный в черное представитель похоронного бюро. Уле Эйдесен тоже пришел, и тоже в черном. Он стоял, уткнувшись носом в брошюру, посвященную церемонии похорон.