Ирод всмотрелся в зеркало, а когда узнал, не испугался.

– О Капитан, – прошептал он. – О Капитан! Мой Капитан…

Город менялся, но ведь это – в природе городов; может быть, все дело в том, что я сам старел и, наблюдая слишком много перемен, не мог привыкнуть к закрытию знакомых ресторанов и магазинов. По-настоящему трансформация Портленда из города, всегда боровшегося за то, чтобы не уйти на дно залива Каско, в город процветающий, творческий и безопасный началась в 1970-е и финансировалась по большей части из федеральных средств через «казенные пироги», госсубсидии на местные проекты, недовольство которыми выражают едва ли не все, кроме тех, кто греет на них руки. Конгресс-стрит обзавелась мощеными тротуарами, помолодел Старый порт, муниципальный аэропорт стал международным джетпортом, что по крайней мере звучит футуристически, пусть даже в последнее десятилетие и невозможно улететь напрямую в Канаду, не говоря уже о других, не находящихся в непосредственной близости местах, отчего наименование «международный» теряет свой смысл.

В последние годы глянец Старого порта несколько потускнел. Эксчендж-стрит, одна из самых прелестных улиц города, пребывала в промежуточном состоянии. «Букс этсетере» исчез, «Эмерсон букс» готовился к закрытию, поскольку владельцы решили отойти от дел, и во всем районе мог остаться единственный книжный магазин «Лонгфелло букс». Ресторан «Уолтер», где я бывал со Сьюзен, моей покойной женой, и Рейчел, матерью моего второго ребенка, закрыл свои двери, готовясь к переезду на Юнион-стрит.

Но Конгресс-стрит все еще держала первенство по части чудаковатости и эксцентричности как небольшой фрагмент перенесенного на северо-восток техасского Остина. Вполне приличная пиццерия «Отто» допоздна предлагала вкусную пиццу, а к разнообразным галереям и букинистическим магазинчикам, виниловым аутлетам и торговым точкам «Фоссил» добавились магазин, где продавались комиксы, и новый книжный «Грин хэнд», с музеем криптозоологии в заднем помещении, радующем сердце каждого любителя странностей и необычностей.

Ну, почти каждого.

– Что это за хрень такая – криптозоология? – спросил Луис.

Мы сидели на Моньюмент-сквер, потягивая вино, созерцая мирскую суету. Луис был одет от «Дольче и Габбана»: костюм на трех пуговицах, белая рубашка, без галстука. Несмотря на то, что говорил он негромко, старушка, которая ела суп на открытой площадке перед рестораном, посмотрела на него неодобрительно. Ее смелость не могла не вызвать восхищения. Большинство людей стараются вообще не смотреть на Луиса, разве что со страхом и завистью. Высокий, черный, он выглядел смертельно опасным.

– Прошу извинить, – кивнул ей Луис. – Не хотел, вырвалось. – И, повернувшись ко мне, сказал: – Так что это за фигня, как бы она там ни называлась?

– Криптозоология, – повторил я. – Наука о существах, которые могут существовать, а могут и нет. Снежный человек, например, или лох-несское чудовище.

– Лох-несское чудовище сдохло, – изрек Ангел.

Ангел был в затертых джинсах, безымянных кедах с красными и серебристыми полосками и ядовито-зеленой футболке с рекламой бара, закрывшегося где-то во времена эпохи Кеннеди. В отличие от своего партнера по жизни и любви, Ангел обычно вызывал у людей либо недоумение, либо озабоченность – уж не страдает ли парень цветовой слепотой. Он тоже был смертоносным, пусть не так, как Луис. Впрочем, ядовитая змея всегда ядовита, а опасный человек всегда опасен.

– Читал где-то, – продолжал Ангел. – Один эксперт – он искал его много-много лет – решил, что оно сдохло.

– Ага, эдак двести пятьдесят миллионов лет назад, – отозвался Луис. – Конечно, сдохло. Иначе и быть не может.

Ангел покачал головой, сопровождая жест тем выражением лица, какое бывает у взрослого в разговоре с не самым сообразительным ребенком.

– Нет, сдохло оно недавно, а до того живое было.

Луис долго смотрел на партнера тяжелым взглядом, потом сказал:

– Знаешь, по-моему, нам надо установить ограничение на разговоры, в которых ты можешь участвовать.

– Как в чурраскарии[28], – подхватил я. – Мы могли бы показывать зеленую карточку, когда тебе разрешается говорить, и красную, когда ты должен сидеть тихо и переваривать услышанное.

– Парни, я вас ненавижу, – сказал Ангел.

– А вот и нет.

– Ненавижу, – подтвердил он. – Вы меня не уважаете.

– Это верно, – согласился я. – Но, с другой стороны, у нас нет для этого никаких оснований.

Подумав, Ангел признал, что в чем-то я прав. Мы перешли на тему моей сексуальной жизни, которая, хотя и была той полянкой, на которой он мог резвиться до бесконечности, не отвлекла нас надолго.

– А что та полицейская? Ну, что захаживала в «Шатун»? Кэгни?

– Мейси.

– Да, точно.

Шэрон Мейси, симпатичная брюнетка, определенно подавала сигналы, но я все еще не определился, как воспринимать тот факт, что Рейчел и наша дочь живут сейчас в Вермонте, и мои отношения с Рейчел практически завершены.

– Слишком рано.

– «Слишком рано» никогда не бывает, – возразил Луис. – Бывает «слишком поздно», а потом – «сдох».

Троица парней в широких джинсах, просторных футболках и новеньких кедах проплыла по Конгресс-стрит, как водоросль по поверхности пруда, в направлении баров на Фор-стрит. «Деревня» – это клеймо стояло на каждом из них, на каждом квадратном дюйме, не занятом фирменным лейблом или именем какого-нибудь рэпера. Один, господи прости, даже натянул майку с лозунгом «Власть черных», дополненным изображением сжатого кулака, хотя все трое были такими белыми, что на их фоне даже Пи-Ви Херман[29] выглядел бы Малкольмом Иксом[30].

Рядом с нами, никому не мешая и не привлекая ничьего внимания, двое мужчин ели бургеры. На лацкане пиджака одного из них висел скромный радужный треугольник, а под ним значок с надписью «Голосуй НЕТ по пункту 1», что относилось к предстоящему решению штата по бракам между лицами нетрадиционной ориентации.

– Собираешься за него, сучка? – спросил один из троицы, и его приятели засмеялись.

Мужчины за столиком никак не отреагировали.

– Педики. – Парень явно поймал волну. Невысокий, но накачанный, он наклонился и взял картофельную соломку с тарелки мужчины со значком, который отозвался сердитым «Эй!».