– Ортега? – удивились все. Удивился и Макс, услышав имя своего бывшего командира. Он-то считал этого старичка в наглухо застегнутом кителе совсем не амбициозным.

«Его назначили, но утвердят только завтра. Если что, я вам ничего не говорил. Но все отпуска и отгулы отменяются. А если кого поймают на пляже, в баре или на дискодроме, – будут оргвыводы. Вплоть до остракизма. И знаете что. Я думаю, его поставили не просто так. Я вам ничего не говорил. Но поставили именно того, кто умеет в наступательные операции».

На этом неожиданно словоохотливый админ замолчал и на посыпавшиеся на него вопросы не ответил.

Временная сеть вначале держалась с помощью наземных ретрансляторов, ведь спутники над восставшими секторами перестали работать, а те несколько микроспутников, которые спешно запустила НарВласть с помощью малых ракет (считалось, не для телекоммуникации, а для разведки), – всего через несколько часов после вывода на орбиту вышли из строя. Но потом сеть исчезла вовсе.

Все знали, что там, в сети, есть не только приказы, уставы и распоряжения, которые быстро составляли бюрократы «Авангарда» в тылу. Была там и свободная информация. Свободная не только от копирайта, но и от цензуры, и абсолютно разная. В том числе такая, которую и новая власть хотела бы запрятать подальше, а то и вовсе стереть.

И теперь это в спешном порядке делалось. И надзирала за этим та самая Магда, которую, как говорили злые языки, с самим Хорхе связывали какие-то отношения. Видимо, товарищеские, учитывая ее биографию.

На эту тему сразу начались грубые солдатские шутки. Но смех быстро скис, и настроение было испорчено. Бойцы продолжали складывать вещи.

– Быстро собираем манатки, и до дому до хаты, – объявил Макс.

И это был уже приказ, а не дружеская просьба.

«Вплоть до остракизма!». От этой фразы бойцы поежились. Остракизм – это хуже расстрела. Это позор перед всеми товарищами. И моральное изгнание. Даже если физически ты останешься на том же месте, ты будешь отрезан от коллектива, как отрубленный кусок тростника. Для многих это было хуже, чем смерть в бою. И даже для иностранцев это звучало позорно. Вернуться в свою страну не как освободитель, а как трус и слабак, не оправдавший доверия. Если вообще когда-нибудь удастся вернуться без риска тут же угодить в тюрьму.

Все уже собрались и стояли со своими корзинками, полотенцами, сумками, а русский еще сидел и задумчиво докуривал сигарету, комкал в ладони пачку и глядел на закат.

– Красиво, мать его растуды…

– Ты идешь? – спросил его американец.

– Щас, только валенки зашнурую, – выражение Гаврилы было всем знакомо и говорило, что он очень не хочет чего-то делать. – Чертова фригидная курва оставила меня без похода к моей крошке. Девушкам и так тяжело выживать в кризис… так они еще хотят оставить их без скромных подарков. Суки. Ни себе, ни людЯм!

– Крепись, мужик. Закончится проверка в казарме, сходишь к ней, – произнес Санчес.

Минимум три понимающих и сочувствующих голоса были ему ответом. Рихтер знал, что многие партизаны собирались провести эту ночь не одни, и приказ вернуться в «барак», как они звали свое солдатское общежитие, был для них неприятной неожиданностью.

Конечно, они знали, что исключений в плане соблюдения комендантского часа даже для них не сделают, – но, пользуясь данным командиром отгулом, пойти они собирались на ночь отнюдь не в родные стены.

Мужики ворчали: мол, девушки, привыкшие получать от своих мужчин подарки, никакие не путаны, а просто так заведено… Дескать, женщинам туристического города и так тяжело выживать в революционный кризис. А тут еще собирались запретить горячим парням из интербригад поддерживать их материально.

– Надо уходить. – Рик Уоррен начал тормошить товарища. – Серьезная baryshnya. Задаст нам piz…

– Она маоист? – спросил Гаврила Максима по-русски, со скрипом поднимаясь на ноги, хотя вроде его суставы были не металлические. – Или троцкист?

Он часто обращался к нему на языке своей далекой родины, хотя дляМакса та родиной не была.

– Троцкистка. Товарищка. Comradess? Komradin? Называй ее с женским суффиксом и отделяй его гендерной паузой. В лоб не ударит, но обижать не хочется.

– О господи. Они успокоятся хоть через двести лет? – пробурчал все слышавший дальнобойщик-янки. Он немного понимал русский, на который перешел сибиряк, и без «транслятора».

– И не говори, – поддержал его Гаврила. – Наши русские фемки все пишут себе в документы матчество. Типа Татьяновна, Еленовна и так далее. Мол, заслуга матери выше, а отец – это так, сбоку припека. В РГ в новых паспортах графы «отчество» нет вообще. И это несмотря на показную любовь к старине, ятям, ижицам и завитушкам. Оставили просто количество символов, в которое пиши что хочешь, хоть цифровой код. Как и во всем мире. А мне не нравится. Я не хочу быть X1234/47Z. Если нет отчества, то нет и отечества…

– Вы там чай еще из самоваров пьете? – усмехнулся Ян. – С медведями в обнимку? Кому сейчас нужны бумажные паспорта? Скоро уже государственные-то не нужны будут… Есть же единые мировые. И будут чисто электронные. Вот победим – сразу все унифицируем. И институт брака себя изжил давно. Гораздо лучше временное унифицированное партнерство на определенный срок с четко прописанным разделением обязанностей. А заодно будем постепенно вводить общий язык. Нечто вроде эсперанто, на основе английского и китайского. Без принуждения, просто как всемирный язык общения. Представь, какая экономия… и насколько больше будет понимания.

– Евреи будут против, у них свое эсперанто, подревнее и только для своего клуба… – попытался пошутить Гаврила, которому идея отмены брака явно не понравилась. Хоть он и был холостой и жениться вроде бы не собирался, но на словах постоянно топил за семейные ценности.

Под осуждающими взглядами врач демонстративно закрыл себе рот ладонью.

– Всё, всё, молчу! Пис, солидарность, жвачка. Ёшкин кот, я же пошутил! Мы же интернационал. Не хватает в наших стройных рядах только китайца. Ну, или какого-нибудь завалящего монгола. Хотя… Рауль на что?

– Что сразу Рауль? – проговорил, непонимающе уставившись на русского, индеец.

– Я говорю, у вас та же самая раса. Монгольская. Только красная. Потомки тех ее представителей, у которых яиц хватило через Берингов пролив зимой ломануться! Охотиться на моржей и мамонтов прямо на льду, бить китов. Говорят, их было всего человек сто, а целых два континента заселили. А еще истребили хищных страусов и других гигантских ленивцев. Дикари, что с вас взять…

Рихтер знал, что это большое упрощение научных теорий. Американоидная раса отличается от монголоидной и совсем не так уж однородна. Было много волн заселения Нового Света. И генетическое разнообразие пришельцев из Азии огромно.

– Ну, истребили… и что с того? – хитро прищурился Рауль, будто его предки оставили ему записи о том, как вырезали эту мегафауну. – Ты говори яснее.