оруженосцем. Ему посчастливилось встретить на своём пути овражек. В пышной листве росших там деревьев и кустарника юноше и удалось найти укрытие. Он «уговорил» коня лечь, и тот, проявив понимание и покладистость, пролежал не шевелясь всё то время, которое турки потратили на поиски столь ценного пленника. «Как же они не нашли тебя?» — удивился тогда князь, на что оруженосец, хитро улыбаясь, ответил: «Я бросил ваш плащ, мессир, в болотце. Язычники решили, что вы, упав с пригорка, скатились вниз и утонули. Для того чтобы они вернее всего могли поверить в мою хитрость, я бросил около болота ваш шлем. Он приметный, таких у наших рыцарей мало, так как они не очень-то жалуют европейские новшества. Оттого, увидев шлем и плащ, турки решили, что погибли именно вы».

«А конь? — Князь всё никак не желал оставить сомнений. — Они не удивились, что его не оказалось рядом?» Тут оруженосец мог только пожать плечами. «Наверное, они решили, что он убежал, — сказал он. — Или нашли какой-нибудь другой объект для преследования. Мы, — добавил он, похлопав коня по холке, — не очень-то рассуждали, лёжа там, только молили Господа, дабы он пожалел нас и укрыл от глаз язычников».

Так или иначе, Раймунду пришлось удовлетвориться подобным объяснением. К тому же его очень впечатлило то, как юноша сумел использовать господский шлем[47], да ещё и сохранить его. Он и верно очень отличался от тех, которые носили в Антиохии и вообще в Утремере. Но почему, почему князь не поинтересовался у оруженосца, отчего же, по его мнению, турки не захотели взять шлем, ведь он, во всяком случае, представлял собой недурную добычу? Не спросил так уж не спросил, да и мало ли что там было в голове у язычников? Чего зря тиранить спасителя вопросами, подвергая сомнению его рассказ, а значит, и доблесть.

Раймунд, как и большинство левантийских ноблей, не стремился к приобретению модного на Западе шлема, по виду напоминавшего горшок, но получил его в подарок от короля Людовика вместе с византийской работы длиннорукавной кольчугой тройного плетения. Поскольку даже такой важный господин, как князь Антиохии, не мог запросто разбрасываться дорогими доспехами, после Бахраса подарок Луи сразу стал его лучшим боевым облачением.

Одно важное преимущество «горшка» Раймунду пришлось оценить ещё в битве при Фамийе, когда старший оруженосец сменил сбитый с головы сеньора шишак на ранее прозябавший в тороках подарок Людовика. Не прошло и нескольких минут, как стрела какого-то из уносивших ноги язычников ударила прямо в прикрытое металлом лицо князя.

Таким образом, с учётом трюка, проделанного Жюлем, получалось, что королевский подарок уже вторично спас жизнь Раймунду.

* * *

Внезапность нападения — гарантия как минимум половины успеха.

Несмотря на то что от Бейрута дружина Бертрана двигалась не привычной, пролегавшей через все прибрежные города дорогой, а горными тропами, минуя заставы и крепости графа Раймунда Триполисского, ей всё же удалось довольно быстро достигнуть пункта назначения. Когда маленькая армия лангедокцев оказалась в том месте, где равнина Букайи спускалась к морю, Бертран отдал приказ поворачивать на восток.

Куда и зачем они направляются, в дружине бастарда графа Тулузского было известно только самым приближённым, среди которых оказался и Ренольд де Шатийон. Впрочем, солдаты и рыцари, не знавшие планов своего вожака, всё же догадывались о них. Воины почти единодушно поддерживали Бертрана, горевшего, как справедливо полагали они, жаждой праведной мести. Как-никак хозяин графства, в пределах которого они теперь находились, нанёс смертельную обиду их предводителю тем, что подло отравил его отца, знаменитого Альфонсо-Журдена.

Несмотря на то что Бертран был незаконнорождённым, а может быть, и вследствие этого, он очень хорошо разбирался в родословной предков. Узнав о согласии Ренольда участвовать в предприятии, молодой человек поведал новому товарищу их историю начиная, разумеется, со знаменитого Раймунда де Сен-Жилля, графа Тулузы и маркиза Прованса. По всему выходило, нынешние узурпаторы, засевшие в родовых владениях Бертрана, самые что ни на есть гнусные создания, которых с момента сотворения мира рожала женщина.

«Кому как не мне властвовать здесь, мессир Ренольд? — то и дело спрашивал молодой южанин своего нового приятеля. — Дед завещал графство моему отцу. Хоть кого спросите. Регент, Гвильом Серданский, берег владения моего родителя до тех пор, пока тот не вошёл в возраст. А этот похититель чужого добра, что спрятался в Триполи, ещё и запятнал себя грязным подлым убийством!»

Вообще-то всё было несколько не так[48], однако ни его, ни удалого уроженца Жьена всякие маловажные тонкости не волновали. Да, к слову заметить, Ренольд и не знал о них, он верил Бертрану. Не зря позже он получил прозвище «Князь-волк». Зверь учуял запах крови и добычу.

Не чаявший беды замок Арайма, выбранный ими в качестве объекта приложения сил, сдался быстро. Надо сказать, что совет нашего молодого кельта (он как раз и рекомендовал захватить именно эту крепость) пришёлся Бертрану очень кстати. Взяв Арайму, они немедленно становились хозяевами дороги, соединявшей два самых больших города графства — его столицу и Тортосу. Бертран, к большому неудовольствию своих вассалов, пообещал, в случае, если ему удастся изгнать из Триполи «узурпатора» и утвердиться в графстве, отдать Арайму Ренольду.

Находился этот стратегически важный населённый пункт всего в шести-семи лье к западу от Хомса, или области Ла Шамелль, как называли эти территории ещё первые крестоносцы. Раймунд де Сен-Жилль в своё время собирался завоевать её, но увяз в осаде Триполи и не успел совершить задуманного. Теперь такой шанс мог представиться его незаконнорождённому внуку и будущему вассалу последнего. Правда, оставался ещё один маленький нюанс, Раймунд Второй не собирался уступать своих прав какому-то там бастарду. Последнего, разумеется, нисколько не волновали и уж точно не смущали щекотливые обстоятельства его появления на свет. Кто не помнит, сам Вильгельм Завоеватель был бастардом!

Раймунд послал дружину, но, как выяснилось позднее, этим шагом он не ограничился.

То была славная рубка.

Примерно по полсотни закованных в железо всадников и сотни по полторы-две пехоты, от каждой из сторон участниц конфликта, столкнулись на небольшом зелёном лугу неподалёку от замка. Треск ломавшихся копий, звон мечей, лязг доспехов скоро слились в единый гул с ликующими возгласами победителей, криками и стонами раненых, ржанием коней и пением боевых рыцарских рожков.

Отряд Бертрана попятился под натиском войска законного владельца, а правый фланг, который держал Ренольд со слугами, дюжиной всадников и тремя дюжинами пехотинцев, обратился в бегство. Солдаты Раймунда Второго возликовали и, возблагодарив Господа за милость к