— Она все оформила, скоро уезжает.

— Она умная девочка.

Мы замолчали. Молчание затянулось. Вазы были пусты, и дом выглядел пустым. Мы как будто оказались на вокзале, и все, что нужно было сказать, надо было говорить быстро, но слов было так много, что они не могли вместиться в этот короткий отрезок времени, все они застревали у меня в горле и сдавливали его.

— Какие новые документальные фильмы ты посмотрела? — спросил я.

— В последнее время настроение не очень, я ничего не смогла посмотреть.

— Кто заботится о тебе, когда ты болеешь?

— Я сама забочусь о себе.

— Мне приглядеть за тобой? Я останусь здесь, буду ухаживать за тобой. Приготовлю все, что ты скажешь.

— Ах, Антоний… — простонала она. Потом добавила: — Когда я болею, то предпочитаю быть одна. Не хочу, чтобы ты видел меня больной, тебе наскучит…

— В болезни и здравии… — засмеялся я.

— Достаточно только в здравии, — мягко произнесла она.

Я хотел настоять, но понял, что моя настойчивость не сработает. Словно было что-то в нас, независимое от нас самих, большее, чем мы, непреодолимое, несмотря на наши желания, словно между нами возникла гибкая и прочная стена, невидимая и упруго отталкивающая, стоило только ее коснуться.

— Давай, иди уже, — сказала она, — я устала, хочу прилечь.

— Ты не хочешь меня?

— Я буду в порядке через несколько дней, — ответила она, — сейчас я и правда устала.

Я встал. Мадам Хаят проводила меня к двери… Я стоял на пороге и смотрел на нее. Протянул руку и вытащил заколку, золотисто-рыжие волосы упали ей на плечи. Она смотрела на меня, не двигаясь.

Потом медленно закрыла за мной дверь.

Спускаясь вниз, я думал о выражении, которое появилось на ее лице, прежде чем закрылась дверь: что это было? Ее взгляд был подобен взгляду оракула, который видит будущее и спокойно принимает то, что сокрыто в нем, отказываясь от бунта и борьбы. Я уже видел эти тончайшие, тронутые печалью улыбки людей, покоряющихся судьбе.

Я чувствовал, что меня разрывает на части, и пытался успокоиться, повторяя про себя ее слова: «Я буду в порядке через несколько дней». Она никогда ничего не объясняла и не оправдывалась, поэтому не стала бы лгать. Она будет в порядке через несколько дней.

Через три дня я обнаружил подсунутую под дверь банковскую квитанцию, кто-то перевел деньги на мое имя. В графе отправителя невозможно было прочитать неразборчивые буквы, в назначении платежа стояло: «на поездку в Канаду». Я пошел в банк. Сказал, что мне пришли деньги, и показал квитанцию. Меня отвели к сотруднице. Это была ухоженная молодая женщина. Она взяла квитанцию, проверила информацию на своем компьютере.

— Вам отправлено сто тысяч лир, — сказала она.

Меня заполнила безмерная радость, независимая от всех других чувств, радость человека, спасенного с тонущего корабля. Я вдруг позабыл обо всем, обо всех, про весь мир, был только я, и я был спасен. Все, что я пережил после смерти отца, все, кого я повстречал, все чувства, которые я испытал, стерлись, не оставив и следа. Я был свободен.

С хладнокровным эгоизмом я перевел деньги в иностранную валюту и положил их на свой счет. Вышел из банка с огромным и безмятежным чувством облегчения.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать произошедшее, все, через что мне пришлось пройти. Внезапно до меня дошло: она продала свою машину. «Ушла, — подумал я, — бросила меня. Я больше никогда ее не увижу». В горле застрял комок, не дающий вздохнуть, кружилась голова, я испугался, что упаду, и сел на тротуар. Улица кружилась и затягивала меня в водоворот пепельного цвета.

Немного придя в себя, я позвонил с первого попавшегося телефона. «Этот номер больше не существует», — сказал механический голос, который я возненавидел.

Я поймал такси и поехал к ней домой. Машины не было. На ее месте припарковалась другая. Шторы в окнах задернуты.

Я постучал в дверь. Снова и снова.

Мадам Хаят не открыла.

XIII

Первые дни я был как слепец и жил в постоянном полумраке, город вдруг стерся из памяти, я не мог вспомнить названий улиц, не мог найти дорогу. Я бродил, когда не мог заснуть, не мог остановиться, мне приходилось часто дышать во время ходьбы, потому что было трудно вдохнуть. Представляя, что больше никогда не увижу мадам Хаят, я чувствовал себя запертым в комнате без дверей и окон, мой разум изо всех сил пытался выбраться из этого ужасного места. Сожаление о несказанных словах, которые я мог бы сказать ей, душило меня.

Я вспоминал не столько ее легкомысленные взгляды, озорные и саркастичные шутки, роскошную наготу, сколько ее слова: «выбери момент», «иногда лучше быть кобылой, чем царицей»; ее плач в постели по мертвому маленькому ребенку, оставивший во мне печальный след. Мое горе образовало такую толстую корку, что не позволяло пробиться сквозь нее даже малейшему лучику счастья. Память о моментах, когда она расстраивалась, умножала мою печаль, и я необъяснимым образом пытался не вытащить нож из раны, а вонзить его поглубже.

Я наблюдал за собой с удивлением и легким презрением. Да, мадам Хаят много значила для меня, я был влюблен в ее тело, наготу, в ее естественность, я всегда скучал по ней, желал и ревновал ее, но также втайне презирал за невежество в отношении литературы, за связи с мужчинами из низшего сословия, за ее выдуманные истории об отце, за то, что она пляшет на виду у всех и что работает в массовке на заштатном телеканале. В этом подлом эгоизме я находил утешение для себя и сохранил это чувство живым. Мои чувства к ней всегда казались мне игрой. Даже когда я скучал по ней сильнее всего, я верил, что это чувство не настолько реально, насколько я его испытываю, и не боялся его. Я полагал, что привязан к ней телом, знал, что моя плоть ощутит потерю, если мы расстанемся, но у меня было тайное убеждение, что это будет легко преодолеть. Теперь, потеряв ее, мой разум, мое сознание, почти все мое существо терзалось утратой больше тела. Я не понимал, как это произошло. Когда мадам Хаят завладела моим сознанием, всей моей памятью и поселилась там? Как получилось, что, потеряв ее, я почувствовал, что потерял все? В какой день и в какой час женщина, которую я не мог представить ни своей матери, ни друзьям, которой я всегда втайне стыдился, так глубоко захватила все мое существо? Я не знал ответа ни на один из