— Как это нет? — поразилась я. — Ты что? Вот я, перед тобой сижу.

— Ну да, есть, есть, а потом раз — и нет! — развела Симка руками и даже помахала ими, должно быть, для убедительности.

— Кончай махать руками, и вообще, не зли меня. Что значит, раз — и нет?

— А ты не злись, а не то я тоже скажу, что ты злая, — весело хихикнула подружка, разговор ее явно развлекал. — Ты, Тонь, рассеянная какая-то, говоришь, говоришь с тобой, ты все в облаках лётаешь, все думаешь.

— Думать разве плохо?

— Хорошо, да не очень. Говорю с тобой, советуюсь, а ты все думаешь, и только о себе. Из-за чего тебя Федосья эгоисткой обзывала, небось из-за Тимохи? Вот ужинаешь ты с ним вечером, и о чем ты думаешь?

Я посмотрела на нее внимательно, уж не издевается ли она надо мной? Вроде нет. Стала припоминать:

— Ну-у, думала, что картошку зря пожарила, надо было сварить, больше бы получилось. А еще, что белье надо погладить, все пересохло.

— Вот и выходит, эгоистка ты!

— А хотелось бы мне знать, откуда такое твое мнение вышло? — сощурила я глаза, начиная уже и вправду злиться. — Не из того ли, что я готовлю ему, стираю, убираюсь?

Симка сникла было перед моим железным доводом, но тут же, сообразив что-то, ехидно ухмыльнулась:

— Ведь ты и за козой ухаживаешь, и за кошкой, не считается это.

Я даже привстала от такого ее наглого заявления, но она замахала на меня пухлой своей ладошкой:

— Вот гляди. Я когда ужинала с моим Ленечкой или там завтракала, думала, что он мне нравится, и смотреть на него нравилось, даже как ест нравилось. А тебе ведь Тимоха не нравится, нет?

Я поджала губы, вопрос ее прозвучал словно щелчок в лоб.

— Сим, ты же знаешь, почему я за него вышла. Одна я осталась совсем, и изверг этот все бродит где-то, никак не словят его.

— Разве Тимоха виноват, что ты одна осталась? Он-то к тебе всей душой разбежался, а ты?

— Ну да, всей душой, как же! Слова лишнего не скажет, даже и не глядит почти.

— Как умеет! Ты и вовсе никак! — отрезала сурово Симка. — Другая за счастье сочла бы, а ты все морду воротишь, все принцев ищешь. Не будешь ценить Тимоху, он тебя бросит, вот помяни мое слово!

— Да ну тебя, Сим, на фиг! То ты равняешь мужика с козой, то начинаешь грозить, что бросит, — потеряла я терпение.

— Да не мужика с козой я равняю, а как ты относишься к ним, поняла, дурочка? Ты о мужике своем думаешь не больше, чем о кошке какой. — И она вдруг показала мне язык, чем привела в полное замешательство.

— Что бы ты на обед хотел?

Муж в ответ плечами пожал, не повернув ко мне головы. На жертву дурного обращения он не тянет, ох не тянет!

— Утюг опять не работает, и табуретка на кухне разваливается.

Он просиял, можно было подумать, что я невесть что приятное ему сказала. Ясно, что на утюг и табуретку я рассчитывать смогу, а вот на общение с мужем вряд ли. Ну зачем я вышла за этого молчуна и нелюдима? А теперь еще и ребенка от него жду, а он даже полсловечка на эту тему не сказал. Или не сказала ему Федосья? Я же слышала тогда в полусне, как она ему о чем-то долго толковала, о чем еще, если не об этом?

— Кострикова, ты тут? — показалась в двери голова Петра Семеновича.

— Нет, не тут, — ответила я ему из-за стеллажа, старательно обтирая корешки книг.

— Ты мне не шути давай. Я к тебе не шутки пришел шутить, а по делу, — посуровел он и вдвинулся полностью.

— Я и не шучу вовсе, Замятина я, а не Кострикова.

— Ах, ну да, позабыл. Тут это, звонок из района был насчет тебя.

Я мигом выскочила, прижимая к груди стопку книг, и замахала на него свободной рукой.

— Не поеду я никуда, и не уговаривайте даже. Послезавтра майские праздники начинаются, а они на тебе, семинар придумали!

Глава немного оторопел от моего натиска:

— Не шуми зря. Из милиции звонили, просили, чтоб ты подъехала к ним. Подарок они тебе сделали.

— Какой еще подарок? — изумилась я. — За что?

— Отчима твоего изловили наконец. Что, скажешь, плохой подарок? — И он довольно ухмыльнулся.

Я повертела в руках надтреснутую чашку и вдруг запустила ею в стену. В кухню заглянул удивленный Тимофей.

— Чашка разбилась, — сумрачно пояснила я ему.

Он ничего не сказал, хотя вполне мог бы, поскольку осколки злополучной чашки валялись там, где их никак не могло быть, если бы она случайно упала.

— Мне в район завтра надо, отвезешь? — спросила я его уже за ужином.

Он подумал немного и кивнул лобастой башкой.

— Если после обеда, то могу.

— После какого обеда? Перед праздниками у всех короткий день, кто меня в милиции ждать станет?

— Вон оно как, милиция! А что тебе вдруг так срочно понадобилось там? Паспорт ты уже получила, а что еще?

— Вызывают, Петру звонили, отчима вроде бы поймали.

Тимофей изумился.

Когда приехали домой, то обнаружилась, что обеда-то нет. Принялась я за готовку, все валилось из рук, упала головка лука, тут же я уронила ложку, но пережила это спокойно. Зато когда сковородка вылетела и, описав дугу, шмякнулась на стол и разбилась тарелка, я не выдержала и выматерилась, хотя при муже никогда не ругалась. Тимофей, который делал вид, что смотрит юмористическую передачу по ящику, возник на пороге.

— Да не переживай ты так, уйду я, — заявил он мне, и сказал это таким тоном, словно собирался сделать мне одолжение.

— Куда это ты, интересно знать, уйдешь, в лес, что ли? — взвилась я.

— Да хотя бы и в лес, зато никто попрекать не станет.

— Это я тебя попрекаю? Когда это я тебя попрекала и чем?

— Да всем! Не вижу я разве, что невмоготу тебе со мной, что ты еле терпишь меня? Я же тебе обещал, что как только поймают эту скотину, так я сразу уйду.

— Вот уж напугал. Да катись, если хочешь! Или ты думаешь, что держать тебя стану? Не стану, и не надейся даже. Тоже мне сокровище какое выискалось!

— Может, и не сокровище, только измываться над собою не позволю. — По его голосу было слышно, что он сильно обиделся. Первый раз он выказал мне свою обиду, не злость, а именно обиду. Мне бы остановиться, да подумать, да остыть, но не до этого мне было. Меня свои обиды захлестывали через край.

— Вам не кажется, что вы ведете себя как дети малые? — раздался голос от порога.

Я вздрогнула от неожиданности и порезала себе палец. Федосья, подошедшая так неслышно, переводила укоризненный взгляд с него на меня.

— Ты чего подкрадываешься? — буркнул Тимофей.