Как-то раз, воскресным летним деньком, за пару месяцев до несчастного случая, Джо и Орхидея, тогда еще влюбленные друг в друга без памяти, взяв Кертиса, отправились на площадь Конго посмотреть выступление уличных музыкантов. Когда они проходили через рынок – там торговали тростями, соломенными шляпами, плетеными стульями и вообще всякой всячиной, – внимание мальчика привлекла стайка птиц, вспорхнувших со старого дуба. Отец накрыл огромной ладонью плечо Кертиса и прогремел басом:

– Как ты думаешь, сынок, какого цвета твоя птаха?

– Кто, папуль?

– Твоя птаха. Душа – так еще ее называют. Какого она цвета?

– Джо! – сердито глянув на мужа, воскликнула Орхидея, в ту пору еще совсем молодая и полная сил. – А ну прекращай нести эту околесицу!

– Скажешь тоже – околесица. В это верили мой отец, дед, прадед и все в нашем роду, – отозвался Джо. – Ну уж нет, моя дорогая, молчать я не буду! Кертис должен знать! Каждая душа – птаха, она хочет вырваться на свободу и парить в вышине, а не ползать по земле, – прибавил он и топнул для убедительности ногой, поднимая клубы пыли.

– Вся эта твоя магия вуду – полная чепуха, – возразила Орхидея.

– А вот и нет. Знавал я одного католического священника – лет мне тогда было чуть меньше, чем Кертису, – так вот, даже он рассказывал мне что-то подобное. Священник говорил, что мы рождаемся с душами неоперенными, точно птенцы в пуху, и наша задача прожить жизнь так, чтобы душе потом было не стыдно выпорхнуть на свободу, когда дни на земле подойдут к концу…

– Джо, хватит! Не забивай ребенку голову всякой ерундой!

– Ерундой? Это, по-твоему, ерунда? Тогда чем же забивать мальчику голову, скажи на милость? Ты сама не понимаешь, о чем говоришь! Если сейчас не внушить Кертису, что жизнь надо прожить достойно, то потом будет уже поздно! Одному богу известно, сколько дров парень наломает, коли с малых лет не наставить его на путь истинный. Ты будешь потом отдуваться за его проступки?

– Я думаю, она коричневая, – произнес Кертис, все это время размышлявший над папиным вопросом, который, несмотря на возражения матери, пришелся ему по душе.

– Не путай с цветом кожи, сынок, – возразил Джо. – Знаешь, какого цвета моя птаха? Ярко-красная с оранжевыми крыльями. Долгие годы я представляю ее и почти уверен, что она именно такая. Ну, может, кое-где на брюшке и есть темные пятнышки, но, в общем и целом, моя птичка – ярко-красная с оранжевыми крыльями.

– Ну и бред! – воскликнула Орхидея.

– А что касается маминой пташки, – сказал Джо и заговорщически подмигнул Кертису, – то она промозглого серого цвета с крыльями темнее ночи. И лишь огромный клюв у нее ярко-желтый. Только птичка откроет клюв, чтобы сказать что-нибудь, – берегись!

– Почему?

– Да потому что он – хрясь! – и захлопнется, как медвежий капкан.

– И совершенно на меня не похоже! Хватит молоть ерунду! – воскликнула Орхидея и стукнула Джо кулачком по огромному плечу, а затем, не сдержавшись, улыбнулась.

– Кертис! – Голос отца гремел так, точно на станцию прибывал грузовой состав. – Нам предстоит хорошенько потрудиться, чтобы мамина птаха заиграла новыми красками. Что-нибудь яркое и пестрое! Как думаешь, ей понравится? Красный и оранжевый – эти цвета, мне кажется, очень хорошо подойдут маминой пташке.

– Подойдут! – воскликнул Кертис и взял папу за руку.

Дождь за окном не утихал. Гром рокотал, но все еще где-то далеко. «Как же рыцари Круглого стола, – гадал Кертис, лежа в постели, – не сходили с ума от постоянного стука дождя о железные латы?»

Прошло много времени, прежде чем его отец оправился после несчастного случая. Но полностью выздороветь у Джо так и не получилось: он замкнулся и больше никогда не смеялся. «Может, череп и остался цел, – думал Кертис, – но вот крылья его птахе переломало».

Спустя некоторое время Железноголовый Джо вернулся в доки. Позже Кертис узнал, что на работе у отца все шло из рук вон плохо, и его перевели на склад: укладывать мешки и коробки. Джо Мэйхью не справлялся и с семейными обязанностями: стал чужим для жены и сына. Когда Кертис немножко подрос, он понял, почему отец покинул их. Бедняга стыдился своей неполноценности, он так и не смог примириться с мыслью, что прежним ему уже не стать.

После несчастного случая у Джо появилась привычка подолгу гулять. И однажды вечером он ушел и не вернулся.

Мать за стеной снова закашлялась. «Сейчас попросит стакан воды», – промелькнула у Кертиса мысль.

:Кертис, ты не спишь?:

Ему понадобилась пара мгновений, чтобы отвлечься от размышлений и настроить свой «радиоприемник», как это называла госпожа Мун, на другую волну.

:Не сплю, – отозвался Кертис.

:Чем занимаешься?:

:Лежу, читаю и слушаю шум дождя.:

:У нас тоже дождь, – ответила девочка. – Что читаешь?:

:Книгу про короля Артура и рыцарей Круглого стола. Слышала про таких?:

:Да, слышала. Они ведь давно жили?:

:Очень давно…:

Девочка немного помолчала, а затем спросила:

:А как там мистер Крэйбл?:

Кертис еще в пятницу поведал своей невидимой собеседнице про трагическую гибель дочери Старого Крэба. Он сильно переживал за мистера Крэйбла и просто не мог держать в себе эти тягостные мысли.

:Мистер Крэйбл вернулся на работу, но послезавтра он поедет в Чикаго. Ему даже выдали бесплатный билет туда и обратно!:

:По-моему, это справедливо!:

:Да, согласен. Ты не поверишь, но мистер Крэйбл, проработав всю жизнь на железнодорожном вокзале, на поезде путешествовал всего два раза!:

:А ты? Путешествовал когда-нибудь на поезде?:

:Нет, мне пока не доводилось.:

:А я ездила. Несколько раз. С мамой и папой. В прошлом году. Мы были в Нью-Йорке.:

:Не исключено, что я нес ваши чемоданы!:

Девочка снова затихла, но Кертис чувствовал, что она рядом: в голове тихонько жужжало.

:Ты узнал бы меня, если бы повстречал? Например, на вокзале?:

:А ты смогла бы меня узнать?:

:Боюсь, что вряд ли.:

:Вот и я тоже сильно сомневаюсь. Скорее всего, ты прошла бы мимо, и мы оба даже ни о чем бы не догадались.:

:Это так ужасно! – воскликнула собеседница. – Знать кого-то, но не узнавать!:

:Согласен. Но мы же договорились, что это будет нашей тайной до поры до времени.:

:Да, ты прав.:

За окном прогремел гром. На этот раз чуть ближе.

«Неужели ушла? – подумал Кертис и прислушался. – Нет, по-прежнему здесь».