Проигнорировав мой вопрос, он заносит меня в небольшой сарай, который совсем не укрывает от холода и ветра.

Ставит меня на пол. Глаза расширяются от ужаса.

Передо мной невысокая, деревянная конструкция, к которой прикреплены цепи с кожаными наручниками. Эта конструкция напоминает букву «х».

Содрогаюсь волной ужаса и паники. Он собирается меня насиловать? Закрепит руки и будет делать с моим телом все, что ему захочется.

Боже. Боже, помоги!

Алекс ловит мой испуганны взгляд и скалится. Он ловит все оттенки моего кошмара, упивается болью и страхом.

— Чудесная штука, правда? Сделал сам. — хвалится он, как-будто ожидая от меня похвалы. — Чего ты так боишься? За свои поступки нужно отвечать, крошка. Сейчас будет проходить воспитательная беседа с использованием ремня.

Отступаю назад, хоть и понимаю, что мне уже не скрыться. Двигаюсь на инстинкте.

Он налетает на меня, хватает за руки и грубо давит на плечи, заставляет упасть на колени.

— Можешь умолять меня остановиться, не делать этого, — с сиплым смехом говорит он, — и я могу сжалиться. Но посмотрим на твое поведение. Все ли ты осознаешь. Раскаешься ли.

— Больной ублюдок. — плюю ему на ботинки. За что получаю удар по щеке, словно хлыстом полосонули.

Сдерживаю крик от боли, чтобы не приносить ему удовольствие. Голова начинает пульсировать, а половина лица-гореть.

— Об этом я и говорю, Лиана. Тебе нужно усвоить урок о послушании.

Прыскаю от смеха, но из глаз вытекают две капли, которые не смогла удержать.

Я справлюсь, я сильная. Даже если умру после этого, он не услышит о пощаде. От меня он будет получать лишь призрение и ненависть.

Глава 47

Но как бы я не храбрилась, меня скручивает животный страх. Да так, что челюсть стучит и поджилки трясутся.

Все происходящее воспринимается мной так, словно я попала в дешевый триллер.

— Знаешь, крошка, что мне нравится в тебе больше всего? — медленно, словно хищник загоняет жертву, надвигается на меня. — Во время всех воспитательных…эм, мероприятий, — подбирает слово, чтобы не называть насилие насилием. — ты бросала мне вызов, смотрела как дикая кошка. Уххх, мне так нравилось укрощать твой характер. Испытывал извращенное удовольствие. Да и сейчас смотрю ничего не поменялось. И это дико возбуждает, дорогая.

Глаза загорелись недобрым блеском. Дергаюсь в сторону, но он ловко перехватывает мое слабое тело, скручивает и припечатывает к стене, заслоняя собой.

— Не смей трогать меня, подонок. — шиплю ему в лицо.

— Ну вот и проснулась моя девочка, — облизывает мои губы своим мерзким языком. Обдает мое лицо обкуренным, несвежим дыханием, а меня скручивает, желчь пробирается к горлу, скручиваюсь с утробным рычанием. Извергаю ее ему на ботинки с огромным удовольствием.

Мое ликование заканчивается ровно тогда, когда он сжимает своей огромной лапой мою шею и припечатывает спиной к стене.

— Сука, умеешь выводить из себя. — рявкает мне в лицо и трясет, держась за мою шею. — Ты так и напрашиваешься на наказание по жестче. Нравится жестко? — его хищный и жутки оскал пробирает до глубины, до костей. Мне становится невыносимо душно, легкие скручиваются от страха и нехватки кислорода.

Чувствую облегчение и желанный поток воздуха, заполняющие легкие и обдавая их жаром. Но долго приходить в себя мне не позволяет жесткая рука, хватающая меня за волосы.

— Давай, шагай. — тянет меня в сторону страшной конструкции пока я жадно глотаю воздух.

Сжимает и тянет за волосы со всей силы, что я не сдерживаюсь, издаю писк. На глаза набегают предательские слезы. Усиленно дышу и моргаю, чтобы ни одна мокрая дорожка не пробежала по щекам. Ноги подворачиваются, заплетаются, сопротивляются.

Ты справишься, ты со всем справишься.

С новой вспышкой агрессии Алекс толкает меня грудью на штуку для распятий. Как мысленно я ее назвала. Предотвращая мои жалкие сопротивления, он припечатывает меня своим грузным телом, не давая пошевелиться.

Сквозь ужас я ощущаю, как его эрекция трется о мою поясницу.

Рычу, дергаюсь, пытаясь вырваться из захвата.

— Не скули, блять! Трахать я тебя не собираюсь. Брезгую, после твоего Хейга, грязная ты потаскуха. — обдает своим дыханием мой затылок. Резкими движениями поднимает сначала одну руку и приковывает цепями, затем проделывает то же самое и со второго рукой. Пока он наклоняется, расставляет в троны мои ноги и приковывает их, я пытаюсь вырваться, глупая. — Раздвигала перед ним ноги, и думаешь, что еще нужна мне? — смеется он.

Идиотка невезучая, как я вечно умудряюсь вляпаться в самое…

— Что ты делаешь? Неужели ты совсем поехавший? Мэтью убьет тебя. Дерьма кусок! — кричу, извиваясь. Железо лязгает и больно бьет по рукам.

— Закрой свой рот! — обходит мой «крест» и встает лицом ко мне. — Ты еще не поняла? Не найдет тебя твой Мэтью. — ядовито выплевывает он. — Мы немного повеселимся и улетим отсюда. Только ты и я. — гладит мои скулы и обманчиво ласково шепчет мне в губы.

— Рааааа… — громко, истерично, словно тигрица рычу ему в лицо, пытаясь сбросить его мерзкую ладонь.

— Заткнись! — орет он. Но так и не добившись моего подчинения, он заносит руку и со всей силы бьет меня по лицу.

Звуки застревают в горле. Половину лица невыносимо жжет. Место удара отдает пульсацией. Рот заполняет металический вкус крови. Облизываю разбитую нижнюю губу, одновременно стараясь выровнять дыхание и успокоить сердце.

Ты справишься, Лиана! Ты сов сем справишься, ты все вынесешь.

Повторяю я про себя свою мантру.

— Успокоилась? — спокойным, холодным голосом спрашивает, поворачивая мою голову к себе.

— Ненавижу. — цежу сквозь зубы я, вкладывая в одно единственное слово весь яд и проклятие.

В ожидании, что он снова меня ударит, я морально готовлюсь, готовлю свое бешено колотящееся сердце. Но он обескураживает и вводит в ступор своей реакцией. На все небольшое помещение раздается его гортанный, хриплый смех. Смотрю на него, как на психа. Кем он, вообще-то, и является.

— Я уже и забыл, как с тобой увлекательно. Но давай вернемся к нашим баранам.

Он спокойным шагом подходит к небольшому столу, на котором лежит всякий хлам, как мне казалось. Выбирает большую плеть. Гладит ее, с восторгом осматривает. Гладит старую, потертую рукоядку и толстый канат.

От осознания всего ужаса, тело начинает бить мелкой дрожью, челюсть сводит, а глаза от шока широко раскрыты.

— Знаешь что это? — смотрит на меня, ожидая ответа.

Резко мотаю головой, все еще не веря в реальность происходящего. Этого же не случится? Он не сделает это. Не настолько же он больной?

— Это плеть. Она еще с моего детства осталась. — зачаровано прокручивает в руках, — а это, — указывает он на толстый канат, — называется