class="a">{327}. В этом заключалась другая сторона правды. Реакционность правительства и цензуры, застой в издательском деле должны были питаться не только сверху, но и снизу той частью общества, которая это активно поддерживала или молча принимала.

В первой половине XIX в. цензуру часто называли университетской, так как цензурные комитеты организовывались при университетах. По указу 1803 г. цензура всех печатаемых в губерниях книг должна была принадлежать университетам. По университетскому уставу 1804 г. Московскому университету и всем остальным университетам предписывалось иметь «собственную цензуру для всех издаваемых членами его и в округе его печатаемых сочинений, также для книг, выписываемых для своего употребления из чужих краев»{328}.

По цензурному уставу 1826 г. цензура становилась независимой от университета, хотя служителями ее оставались в основном профессора университета. В 1828 г. все опять стало по-старому: цензурный комитет должен был состоять при Московском университете и подчиняться, как и университет, попечителю Московского учебного округа. Цензоры, не принадлежавшие к сословию профессоров, назывались «сторонними».

Такое положение ставило университет в центр издательского дела, между правительством и издателями. Это давало кое-какие преимущества: профессора университета получали все книжные новинки, проходившие через их руки, могли без ограничений знакомиться с зарубежными изданиями, могли оказывать непосредственное влияние на издаваемую литературу.

Анализ цензурных ведомостей многое дает для характеристики издаваемой литературы и самой цензуры. Длительное время при рассмотрении рукописей и книг в цензурном комитете соблюдался следующий порядок: рукописи или книги записывались в журнал секретарем, назначаемым из магистров собранием университета, и по определению комитета передавались лектору, который по прочтении доносил комитету свое мнение, может ли сочинение быть издано или нет. Затруднительные случаи цензурный комитет выносил на решение Совета университета{329}. Во второй четверти XIX в. «затруднительные случаи» отправлялись для решения в Петербург, в Главный цензурный комитет. На обороте титульного листа разрешенной книги делалась отметка: «Печатать дозволяется с тем, чтобы по отпечатании, до выпуска из типографии, представлены были в цензурный комитет: один экземпляр сей книги для цензурного комитета, другой для департамента Министерства просвещения, два экземпляра для императорской Публичной библиотеки и один для императорской Академии наук». В конце ставились дата и фамилия цензора. Таким образом, цензурный комитет следил еще и за получением двумя-главными библиотеками России обязательных экземпляров.

По московским цензурным ведомостям, с 1813 по 1825 г. в среднем принималось около 260 рукописей в год (больше всего — 319 — в 1824 г., менее всего — 207 — в 1813 г.), отклонялось в среднем 10 % (68 — в 1816 г., 16-в 1822 г.).

Одной из обязанностей цензурного комитета было наблюдать за тем, «чтобы чужих трудов посторонние издатели своевольно себе не присваивали, и к напечатанию их не было даваемо разрешение»{330}. Так, в 1818 г. Павел Вавилов, «мещанин, торгующий в Москве книгами», обвинялся цензурою в том, что он присвоил себе «несправедливо право перепечатывать, не принадлежащее ему»{331}. В изданной им книге «Драгоценный подарок детям, или Новейшая и полная энциклопедическая азбука российская» помещены были правила для учащихся, изданные комиссией о народных училищах.

Цензоры не разрешали к изданию книги, которые не отвечали современному уровню развития науки. 4 ноября 1826 г. цензор Ф. А. Денисов писал, что он не может одобрить «Новейшую детскую энциклопедию», так как помещенный в ней материал остался без перемен после первого издания и, следовательно, не сообразен «с ходом и успехами нынешнего просвещения»{332}. Цензор В. В. Измайлов запретил «Новейший и самый полный снотолкователь», так как «такая книга, выданная даже за шутку без всякой важности, подействовала бы, может быть, на слабых, легковерных и непросвещенных»{333}.

Цензуру медицинских книг осуществлял медицинский факультет Московского университета. Декан факультета А. А. Альфонский, ставший затем ректором университета, 1 октября 1838 г. и 20 декабря 1839 г. писал в цензурный комитет по поводу книги «Врач, исцеляющий больных холодною водою», что медицинский факультет нашел в ней «много вредных советов»{334}, которые «пе оправданы никакою опытностию, не показывают в сочинителе никакой врачебной образованности»{335}.

Н. Данилевский представил в цензурный комитет в 1847 г. книгу под названием «Подарок новобрачным, или Туалетная книжка для молодых и пожилых супругов; сочинение одного практического врача, перевод с немецкого 8-го издания Николая Данилевского». Профессор Г. И. Сокольский в своем отзыве, направленном в цензурный комитет 19 июня 1847 г., писал, что он нашел это сочинение «по медицинскому содержанию нелепым, а по цели безнравственным», что «автор назвал сочинение переводом с немецкого, по которому оригинала он не отыскал; он (автор) приписывает оригинал одному практикующему врачу и тем марает сословие врачей, возводя на него вину собственной мелочной промышленности»{336}.

Но эта работа цензуры оставалась в тени. Основною обязанностью ее было не допускать «сочинений, коих содержание противно закону, правительству, благопристойности, добрым нравам и личной чести какого-либо частного человека»{337}.

В начале царствования Александра I цензура была довольно либеральна и даже доносы не достигали цели. Так, попечитель Московского университета П. И. Голенищев-Кутузов, обскурант и реакционер, 4 сентября 1811 г. писал министру народного просвещения Разумовскому донос на профессора философии Буле: «…в его истории о философии довольно одной статьи, в коей он хвалит учение Спинозы, чтобы извергнуть его из благоустроенного общества…» Сочинения Карамзина Голенищев-Кутузов считал зловредным для юношества учением, и ему невыносимо было видеть, что «в университете его сочинения, как модель штиля, сделались классическими», что «профессоры… курят фимиам перед ним»{338}.

В 1821 г. цензор был наказан только после того, как военный губернатор Малороссии донес, что волнение крестьян в одном полтавском имении вызвано напечатанной в «Историческом, статистическом и географическом журнале» Московского университета статьею «Взгляд на успехи земледелия и благосостояния в Российском государстве», «наполненного неуместными выражениями и осуждениями» по крестьянскому вопросу. В результате профессор Н. Е. Черепанов, пропустивший статью, был удален от цензорства и от деканства и было сделано общее запрещение писать по крестьянскому вопросу.

В статье, переведенной из гамбургского журнала, автор видит залог благосостояния России в открытии училищ и в освобождении крестьян: «В царствование императора Александра I учреждено пять университетов, пятьдесят восемь гимназий и сто уездных училищ, кроме множества народных школ и других учебных заведений. Главное средство к возведению государства в высшую степень просвещения и благосостояния заключается в том, чтобы исподволь и с благоразумием доставить крестьянам большую свободу и даровать им в полной мере права, принадлежащие им как людям и существам разумным. В тысяча восьмистах городах живет в России шесть миллионов граждан, наслаждающихся полною гражданскою свободой; многие крепостные получили свободу от рабства с согласия своих господ, крестьянам позволено покупать свою свободу; постепенное уничтожение крепостного права начато уже на окраинах