как и меня, сопровождал отец. Я спросила у нее, отчего так пусто — неужели мы ошиблись днем? Может быть, мы слишком рано приехали? Девушка улыбнулась и сказала, что и сама беспокоилась о том же. Но все правильно, ведь сегодня день регистрации. Возможно, другие студенты появятся завтра, когда по расписанию у нас должны начаться лекции.

Девушку звали Рания. Она была родом из смешанного арабо-африканского племени махас, родственного нубийцам Северного Судана. Как и я, она приехала издалека. Я сразу прониклась к ней симпатией, тем более что она тоже собиралась изучать медицину.

Мой отец сделал все возможное, чтобы устроить меня на ночь, на прощание попросив Ранию присматривать за мной. Он собирался провести ночь в доме своего друга, а наутро уехать поездом в Хашму. Он оставил мне денег, наказав следить за собой, усердно учиться и быть счастливой. Глаза его увлажнились; не знаю, были то слезы гордости или печали от разлуки. Я крепко обняла его. У меня самой по лицу струились слезы.

— Не плачь, Ратиби, — сказал отец. — Все будет хорошо. Тебе здесь понравится. И у тебя есть Рания. Ты уже нашла себе первую подругу.

— Я знаю, абба, я знаю, — всхлипнула я. — Просто… Просто я никогда не была так далеко от дома. Я буду очень скучать по тебе.

— Я буду навещать тебя при любой возможности. Всякий раз, когда буду в Хартуме, Ратиби.

Я не отпускала отца, изо всех сил обнимая его. Я не решалась отпустить его. Я знала, что он хозяин своего слова; но знала я и то, как непросто будет ему выбраться сюда. Наконец, он отвел от себя мои руки, поцеловал меня в макушку и размашистым шагом скрылся в сумерках, помахав на прощание. В ту ночь Рания и я спали на одном матрасе — для утешения.

В дортуаре было душно и жарко, несмотря на то что в нем, кроме нас, никого не было. Чего же ожидать в разгар сухого сезона, когда все койки будут заполнены? Я была рада, что моя койка наверху: мысль, что пришлось бы спать в клаустрофобической тесноте, внизу, была мне несносна. В ту первую ночь по жестяной крыше стучал сильный дождь, выбивая оглушительный ритм. Но он, по крайней мере, внес в раскаленный воздух немного прохлады.

Утром за Ранией зашел ее отец и пригласил меня позавтракать с ними. У себя в деревне он работал учителем и, как и мой отец, мечтал, чтобы его дочь изучала медицину. Он был человеком сердечным; сказал, что мы с Ранией уже подружились, а потому я теперь для него — вторая дочь. И поскольку ему легче, чем моему отцу, ездить в Хартум, то, приезжая повидаться с Ранией, он будет навещать и меня.

Едва мы покончили с едой, как в общежитие хлынул поток новоприбывших. Рания захватила койку напротив моей. Другие кровати были быстро разобраны. Отец Рании вывел нас на прогулку вокруг кампуса, чтобы избежать толчеи. Он обратил наше внимание на новизну и стильность зданий — весь комплекс, по-видимому, был построен самое большее лет шесть назад. От магистрали к кампусу вела обсаженная деревьями аллея, по обе стороны которой располагались аудитории, а в конце — большая столовая.

Я дивилась чудесам университета — этого огромного дома мысли и учености. В гигантском ультрасовременном лектории легко размещался весь наш поток, и здесь предстояло слушать лекции семистам первокурсникам. Лекторий был оснащен микрофонами для студентов и рядами парт, стоящих перед приподнятой лекционной платформой.

Первый год отводился на базовый курс, который охватывал практически все мыслимые дисциплины. Те, кто пройдет его, получали право перейти к изучению специализированных предметов.

* * *

Я быстро приспособилась к распорядку дня. Каждое утро мы с Ранией после завтрака спешили в большой лекторий, чтобы занять лучшие места. В этом мы, студенты общежития, имели преимущество перед теми, кто жил за пределами кампуса. В те первые недели я влюбилась в университет. Я обожала его атмосферу — настраивающую на учебу, полную свободы и в то же время уважения ко всему, что исходило от преподавателей. Никто ни на кого не смотрел свысока из-за другого цвета кожи, племени или социального статуса.

Конечно, не все было идеально. Случались регулярные отключения электричества, а это означало, что переставали работать динамики и микрофоны в лектории. В такие моменты было чрезвычайно важно находиться в самых передних рядах, чтобы слышать, что говорит преподаватель. Городские электростанции разваливались от старости, отсюда и скверная подача энергии. И конечно же, я скучала по родным. Но меня воодушевляло пребывание там, где арабо-африканское соперничество казалось вчерашним днем, и это примиряло меня с разлукой.

По-прежнему существовали явные различия между девушками из деревни, такими как мы с Ранией, и арабскими горожанками. Например, у меня не имелось ни одной фотографии родных, потому что в нашей деревне не было фотоаппаратов. Но большинство девушек могли прилепить рядом с койками глянцевые фотографии своих родителей. По вечерам они смотрели на эти карточки, вздыхали и стенали, что разлучены со своими семьями и вынуждены спать в таком бедном, лишенном удобств месте.

Однажды ночью я проснулась от того, что у одной из девушек случилась ужасная истерика. Рания, я и еще несколько соседок бросились к ее кровати. Мы стали выяснять, что ее так расстроило. Какое-то страшное известие? Девушка обернула к нам безутешное, заплаканное лицо: она получила письмо от родителей и, прочтя его, поняла, как сильно по ним стосковалась. Я спросила, далеко ли родные и когда она сможет их снова увидеть. Оказалось, что ее дом на другом конце города и она собирается туда на выходных.

Я не сочувствовала ей. У меня в голове не укладывалось, из-за чего все эти стоны. Через несколько дней она увидится с семьей, а я понятия не имею, когда увижусь со своей. По окончании учебного года я вернусь в свою деревню на длинные летние каникулы, но у меня нет ни времени, ни денег, чтобы навестить родню раньше. Испорченных городских девчонок было в десять раз больше, но мы казались куда более самостоятельными, крепкими и способными справляться с житейскими трудностями.

В общежитиях не было водопровода. Для Рании и меня не составляло труда достать ведро воды из колодца, поставить его на голову и отнести к умывальнику. Но городские девушки горько причитали. Они уверяли, что не в силах поднять такой тяжелый груз, и умоляли нас сделать это за них. Мы смеялись. С какой стати? Возможно, дома они командуют черными слугами, но здесь, в