– А кепка где? – спросил Деверь.

– Звыняйте, дядьку! – Медуза, не отрывая пятерни от виска, другую руку положил себе на макушку, – изобразил форменную фуражку.

– Красной звездочки не хватает, – серьезно заметил Клоп. – А еще лучше – офицерской капусты.

– Мозгов у него не хватает, – энергично рубанул Деверь, и от лихого буденновского жеста у Медузы протрезвели, прояснились сонные глаза, он снял «фуражку» с темени, от виска отклеил пятерню. – Во-во! – выкрикнул Деверь прямо ему в лицо. – Хоть из задницы мозг добавляй, такой дефицит возник у нас с этим веществом.

Вышли на улицу, слепо сощурились от безжалостного, прошибающего насквозь солнца.

– Печет, как в Африке, – не замедлил заявить Клоп.

– Куда идти? В гараж?

– Направо, шеф, прошу направо, – Клоп изобразил рукой лихой расчерк, будто регулировщик движения.

Дома номер пятнадцать и номер семнадцать имели не только одинаковую внешность, но и одинаковые участки. Участки были обнесены забором, сделанным из панцирной решетки, в забор была врезана железная калитка, а задник вообще объединен длинным, сложенным из перекаленного темного кирпича гаражом, имеющим двое въездных металлических ворот – одни ворота выходили на один участок, другие – на другой. Впрочем, этого Клопу казалось мало, он не раз заявлял:

– Была бы моя воля – я бы сговорился с хозяевами и третьи ворота прорубил, с тыльной стороны. Чтобы был черный въезд и черный выезд… Это очень хорошо, а главное – не надо беспокоить граждан, которые наблюдают за нашей жизнью с лицевой стороны.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – крестился Деверь от этих слов и плевал на землю. – Наблюдают! Да мне только от одной этой мысли не по себе становится! Хоть бронежилет надевай.

По каменной, выложенной квадратными плитками дорожке прошли в конец участка. Клоп на ходу резко махнул рукой по воздуху, вытащил из кулака головастого разноглазого овода.

– Во осень, а! Пауты летают… Разве это осень? И где, спрашивается, летают пауты? В столице нашей Родины, в которой они отродясь не водились. Вот загадка природы!

– Клоп на ходу сорвал сухую травинку с острым жалом, вставил ее в задницу оводу и подбросил в воздух: —

Счастливого пути, дорогой товарищ!

Овод зажужжал перегруженно, медленно, словно самолет, потянул к гаражу, перевалил через крышу и исчез.

– Вот так рождается малая авиация! – объявил Клоп.

– Что-то ты весел сегодня, – Деверь недобро сощурился. – Не случилось ли чего?

– Нет, не случилось. Погода настраивает на пенсионный лад – охота взять расчет и укатить к морю.

– Ага, как этот слепень. С железным штырем в кормовой части.

– Это называется «мягкая турецкая мебель», – не обижаясь на Деверя, всем своим видом показывая: «А чего обижаться-то?», пояснил Клоп. Захохотал. – Кроссворд, строчка по вертикали, состоящая из трех букв. Правильный ответ: «Кол».

– А не х..? – поинтересовался Деверь. – Тоже слово из трех букв. По вертикали…

– У каждого свое, и каждому свое. Как у Гитлера. Все правы и все довольны.

Клоп оказался прав: машину, которая сегодня утром побывала в деле, было не узнать. И вообще это был совсем не тот расхлябанный, с потускневшей синей краской «жигуль», на котором они тряслись утром, смываясь с места перестрелки, это была машина совсем другой марки. А уж о цвете и говорить не приходилось. «жигуль» был покрашен в цвет «коррида», как знатоки называют красновато-желтый, словно бы из глубины, изнутри подсвеченный тон, перед украшала новенькая, блестящая, снятая с «семерки» решетка, на фары были поставлены защитные сетки. Лицо у Деверя неверяще вытянулось:

– Это наш драндулет?

– Что, не похож? – Клоп, не удержавшись, хлопнул рукой о руку: – Вот золотые руки у корефанов! Я когда увидел – тоже не поверил!

– Мда-а, – неожиданно задумчиво и мягко произнес Деверь, – того, что было, уже нет. Хорошая работа. И следов не осталось. И как ни крутись милиция возле детского сада, как ни ищи она синий «жигуль», а ничего она уже не найдет. Никогда. Ни синего «жигуля», ни нас. Лихо, Клоп, лихо!

– А я об чем говорю! – Клоп довольно потер руки о грудь, пририсовал к собственным телесам пышный женский бюст, приподнял его в воздухе, показывая, какой он тяжелый, аппетитный, преображаясь на глазах, становясь бабой – имелись-таки у Клопа артистические способности. – И я о том же! А! – воскликнул он азартно и снова тряхнул тяжелым бюстом. Потом изобразил вихляющуюся женскую походку – бедром в одну сторону, бедром в другую сторону – ну будто бы проститутка с Тверской улицы. – А?

– Никогда бы не подумал, что так неузнаваемо можно преобразить «телегу» родного отечественного производства!

Деверь поцокал языком, изображая восхищение, потом глянул на часы и заторопился:

– Пора в дом, Клоп, на пост!

– Ага, на кремлевский, – не удержался от подначки Клоп. – Есть там один, очень важный, первый номер имеет, около саркофага Владимира Ильича.

Саркофаг вождя мирового пролетариата не волновал Деверя, его волновало другое: что если позвонит Полина Евгеньевна, – не по сотовому телефону, а по простому, а его не окажется на месте! Ведь тогда эта породистая баба не преминет вставить ему клизму – она и этим делом не брезгует, может поступить еще хуже – скостит ему премию, срежет пайковые, полевые – и такие были в их ТОО, – найдет, что рубануть, глянул резко на Клопа. Тот, дурачась, притиснул к виску ладонь, вторую ладонь водрузил себе на голову – повторил жесты Медузы.

– Й-есть на пост!

Когда шли к дому, обратили внимание, что по улице, поднимая за собой пыль, прошел старый, громыхающий железными внутренностями, кое-где проржавевший уже до дыр «жигуленок».

– На этом лимузине еще Троцкий небось ездил, – фыркнул Клоп. – Мотор у машины состоит из одних неисправностей… А он еще бегает!

Деверь отметил другое: в кабине «жигулей» сидели два человека с неподвижно-прямыми фигурами, будто люди эти проглотили по линейке, – лица застывшие, глаза устремлены вперед.

Что-то насторожило Деверя в их виде, но что именно, он понять не смог – просто ноздрями, кожей своей, лопатками почувствовал опасность, и все.

20 сентября, среда, 15 час. 35 мин.

Владельцы особняков номер пятнадцать и номер семнадцать – два старика, – ничего особого собой не представляли – старики как старики, оба жизнь свою посвятили торговле, и, видать, в этом деле здорово преуспели, раз обзавелись такими хоромами. Не дядя же из Америки оставил им наследство. И видать, хитрованами большими были, раз ни разу не попались. Один из них, старший, был даже награжден орденом Ленина. «За безупречный долголетний труд» или какая еще формулировка могла там быть, хотя то, что старик этот – жук великий, превращающий воздух в деньги, а деньги в золотые гвозди, гвозди же эти заколачивающий молотком в пол, чтобы никто ничего не нашел и вообще не догадался о его богатстве.