иммунитета к некоторым эндемичным тропическим заболеваниям. На этом мы остановимся в главе 16.

Мы знаем, что интрогрессия денисовской ДНК произошла около 46 000 лет назад, до разделения австралийских аборигенов и папуасов{250}. По средней длине неандертальской и денисовской ДНК у австралийцев и папуасов можно судить, что время, прошедшее с привнесения неандертальских генов, превышает возраст аналогичного события с участием денисовцев на 11 %. Это подтверждает версию, согласно которой денисовские гены были получены «современными» людьми позднее, нежели неандертальские[70]. Если учесть географическое распределение обеих групп и прямо следующий из него порядок встреч с ними ранних «современных» людей на пути из Африки через Евразию, то в этом нет ничего удивительного.

Для переселения из Сунды в Австралию нужны были плавательные средства; без них это было бы совершенно неосуществимо. Возможно, что «современные» люди, добравшись до восточных границ островной Юго-Восточной Азии, довольно быстро приспособились к морскому образу жизни. Раскопки на ряде островов Уоллесии принесли нам археологические свидетельства существования рыболовного промысла в очень древние времена, более 40 000 лет назад{251}. Вероятно, люди, жившие в этом регионе, освоили рыболовство, научились пользоваться лодками, приобрели еще несколько навыков, необходимых для жизни у моря, и этот технологический прогресс позволил им добраться до Австралии. Возможность этого подтверждается демографическими оценками и работами по пространственному моделированию, которые показывают, что исходная популяция «современных» людей, перебравшаяся в Австралию, насчитывала от 1300 до 1550 человек{252}. Это увеличивает вероятность того, что группы прибывали несколькими волнами: по приблизительным расчетам, более 130 человек в каждой в течение 800–900 лет{253}.

Самые ранние свидетельства обитания людей в Австралии были найдены на стоянке Скальный навес Мадьедбебе на севере Австралии и имеют возраст около 65 000 лет{254}, а возможно, даже больше, хотя последнее оспаривается{255}. Люди, жившие здесь, использовали каменные зернотерки для обработки в пищу семян и растений, имели красители, минеральные мелки и развитые технологии изготовления каменных орудий. Столь ранняя дата может говорить о том, что жители Мадьедбебе вовсе не участвовали в формировании ДНК современных австралийских аборигенов, поскольку, надо полагать, жили тут еще до интрогрессии со стороны денисовцев. Впрочем, в оценках датировки, как по ДНК, так и по археологическим памятникам, существует значительная неопределенность, а это означает, что они вполне могли там сосуществовать{256}. Я считаю более вероятным, что смешение произошло вскоре после первого пришествия «современного» человека в Сахул, а затем люди добрались до Австралии. Если это было так, то Мадьедбебе может указывать на минимальный срок, прошедший с момента взаимодействия этих людей с денисовцами.

Существует, правда, и другая версия, сводящаяся к тому, что «современные» люди были не первыми гомининами, проникшими в Австралию. Как мы уже видели, «хоббиты» и Homo luzonensis или их предки также пересекали линию Уоллеса. Если денисовцы были в Новой Гвинее, то, значит, они тоже смогли преодолеть эту условную границу{257} и в таком случае добраться до Австралии, поскольку Сахул, как мы знаем, представлял собой единый суперконтинент. Пока что науке не удалось выявить присутствие там денисовцев на основе данных о технологиях изготовления орудий, так что остается лишь ждать, пока археологи смогут прояснить этот вопрос в своих дальнейших работах. Но, если взять во внимание уже имеющиеся данные о широком географическом распространении денисовцев – от Алтая до Тибетского нагорья, ушедших на морское дно границ Тайваня и островной Юго-Восточной Азии, – можно ли безоговорочно отрицать их способность добраться и до Австралии?

Конечно, мы никогда не узнаем мотивов первых колонизаторов Австралии, кем бы эти люди ни были, и причин, подвигнувших их на странствия через океан. Хотя пробудить дух приключений и исследований в людях не так уж сложно, они обычно не пускаются в столь опасные предприятия без надобности, а предпочитают рассчитанный риск. Исходя из полученных в наши дни антропологических сведений об адаптации к морскому образу жизни, я полагаю, что первые австралийцы отправились в морское плавание сознательно, многочисленной экспедицией. Они заложили основу популяции, которая стала примером одной из самых продолжительных и успешных человеческих адаптаций за пределами Африки и катастрофический конец которой, увы, наступил вследствие прибытия туда первых европейцев в XVII в.

14

Homo erectus и «популяции-призраки»

Но существовали и другие гоминины, которые в этой книге пока что упоминались лишь мельком. В предыдущей главе мы говорили о том, что у людей, ныне живущих в островной Юго-Восточной Азии и Меланезии, имеется доля древней ДНК, восходящая к неизвестному источнику – к гоминину, генетическое секвенирование которого пока что не было осуществлено. Еще одному загадочному древнему гоминину принадлежит от 2,7 до 5,8 % генома «Денисова 3»; этот предок отделился от прочих в период между 0,9 и 1,4 млн лет назад{258}. Генетики считают такие неопознаваемые участки ДНК следами «популяций-призраков», поскольку летопись окаменелостей до сих пор не рассказала нам о том, кому они принадлежат.

Рис. 33. Места археологических раскопок и стоянки, упоминаемые в этой главе

Но кто же эти гоминины? На мой взгляд, список наиболее вероятных кандидатов возглавляет Homo erectus, один из самых интригующих и долговечных представителей человеческого семейства. В этой главе я намерен приглядеться к нему повнимательнее и выяснить, куда же приведут нас доступные нам археологические свидетельства.

Открытия и археологические исследования гоминин в Восточной Азии имеют долгую историю. Авторитетный немецкий зоолог 1800-х гг. Эрнст Геккель был убежден, что человечество зародилось именно в этом регионе. В отличие от Дарвина, Геккель отдавал первенство востоку из-за того, что там обитают такие приматы, как орангутан и гиббон. Ничуть не сомневаясь в своей правоте, он даже придумал название для предполагаемого «недостающего звена», которое, конечно же, когда-нибудь найдут, – Pithecanthropus alalus (обезьяночеловек, не обладающий речью).

Эжен Дюбуа, молодой врач из Нидерландов, увлеченный идеями Геккеля и вдохновленный новыми научными открытиями в области происхождения человека, твердо решил принять участие в этих исследованиях. Дюбуа смолоду преклонялся перед природой. О том, что на свете существовали неандертальцы, он узнал еще в детстве, ведь его семья жила не так далеко от бельгийской пещеры Спи, где в июле 1886 г. были обнаружены их окаменевшие останки{259}. Мальчик понял, что обязательно должен отправиться на восток, поучаствовать в поиске окаменелостей и проверить предположение Геккеля о том, что где-то там должно скрываться «недостающее звено».

Много лет спустя его осенило: нужно поступить на военную службу в Голландской Ост-Индии.

Итак, в 1888 г., 29 лет от роду, он прибыл на индонезийский остров Суматра. В свободное время он раскопал несколько пещерных стоянок, но отложения и археологические находки в них оказались слишком недавними по возрасту. Даже это, однако, явилось немалым успехом, и начальство решило поощрить его труды. Дюбуа не только освободили от обязанностей военного врача, но и обеспечили небольшой командой рабочих для помощи в раскопках. В поисках более древних отложений он отправился на Яву. Там он решил попытать счастья на невысоком обрыве, вдающемся в изгиб реки Соло, которая течет в центральной части острова.

Удача была на его стороне. Почти сразу же его землекопам начали попадаться окаменевшие кости чрезвычайно древних вымерших животных. А через месяц, в сентябре 1891 г., они нашли зуб. Это оказался верхний моляр обезьяноподобного примата. Дюбуа был в восторге, однако идентификация находки представлялась очень трудным делом. Ему позарез нужна была сравнительная коллекция черепов современных людей и приматов – лишь руководствуясь ею, он смог бы установить, принадлежала ли его находка представителю неизвестного вида или нет. Своих коллег в Европе он засыпáл письмами, в которых просил прислать в Ост-Индию хотя бы череп шимпанзе, но почтовое сообщение тогда было очень медленным. Оставалось лишь ждать.

Впрочем, в октябре он нашел нечто такое, что полностью затмило зуб, – потемневшую до шоколадного цвета крышку черепа примата, несомненно обладавшего крупным мозгом. Кость была обнаружена примерно на том же участке раскопок, что и зуб, и Дюбуа решил, что они должны были принадлежать одной особи. Он чуть ли не с первого взгляда понял, что кость не похожа ни на череп шимпанзе, ни на найденные к тому времени черепа неандертальцев. Но опять-таки, не располагая материалом для сравнения, он не мог дать своей находке научное имя.

В следующем году его рабочие отыскали прекрасно сохранившуюся правую бедренную кость, очень похожую на таковую у современного человека. «Я не мог избавиться от мысли о том, что в черепе очень