А теперь посмотрим на поведение «большого друга СССР Мао Цзэдуна» в качестве лидера КПК. У нас есть ценное свидетельство — записки представителя Москвы при ставке Мао в Яньани в 1942–1945 гг. П.П. Владимирова. Петр Парфенович, Вам слово.

Итак, уже вторая половина 1941 г. (что это было за время для нашей страны — напоминать, думаю, не надо) ознаменовалась ростом неприязни руководства КПК к нашей стране, к декабрю 1941 г. переросшей в откровенную враждебность (,Владимиров П.П. Особый район Китая. М., 1974. С. 28). При этом, хотя еще в июле 1941 г. советское командование информировало Мао Цзэдуна о переброске дополнительных японских частей в состав Квантунской армии, руководство КПК ничего не сделало, чтобы отвлечь хотя бы часть японских сил. К лету 1942 г. коммунистические армии уже «продолжительное время» (сколько именно? — Д.В.) не вели боевых действий против японцев (Там же. С. 53, 57).

Одновременно велась так называемая «кампания по исправлению стиля» («чжэньфын»): от руководства КПК постепенно оттеснялись сторонники Москвы — «догматики, не учитывавшие китайской специфики». Возвращавшимся с учебы в СССР партийным работникам прямо советовали «забыть все, чему их учили в СССР» (Там же. С. 62, 68).

Правда, когда осенью 1942 г. Вермахт застрял под Сталинградом, то товарищ Мао «на всякий случай» написал статью с похвалами СССР, а после перехода Красной Армии в общее наступление и вообще стал «исключительно вежлив». И П.П. Владимиров уже в начале 1943 г. сделал совершенно правильный вывод: Мао рассматривает СССР не как союзника и друга, а как попутчика, которого можно использовать (Там же. С. 96, 117,131). Этот вывод Владимиров на протяжении 1943–1945 гг. повторяет в своем дневнике еще несколько раз. Один раз — осенью 1943 г. — он даже позволяет себе написать, что «не видит большой разницы между руководством маоистской КПК и лидерами Гоминьдана» (Там же. С. 211).

По мере того как в войне в Европе наступал перелом в пользу СССР, Мао «перестраивался» и отказывался от откровенно антисоветских взглядов, однако именно в 1944–1945 гг. он завязал тесные контакты с американцами. Уже весной 1944 г. Мао рассчитывал на то, что США сделают ставку на КПК как на основную политическую силу в Китае. Причем на сближение с США и Британией Мао рассчитывал именно в целях создания противовеса СССР (Там же. С. 283–285). В целях сближения с союзниками Мао подумывал даже о том, чтобы переименовать КПК, убрав из названия слово «коммунистическая» (Там же. С. 315).

В то же время Чан Кайши в 1943 г. выпустил свою знаменитую книгу «Судьба Китая». Книга была настолько националистической, в ней содержались такие выпады против западных держав, что руководство Китая запретило своим гражданам пропагандировать книгу и переводить ее на иностранные языки, чтобы не портить отношений с союзниками (Там же. С. 281). После этого американцы поняли: национализм Чан Кайши вполне может выродиться в антиамериканизм (Там же. С. 528). Поняли они и другое: сферой влияния США Китай никогда не станет, он может стать только союзником. А если так, то не все ли равно, кто именно будет править Китаем. Что «китайский марксизм» Мао на практике означает антисоветизм, американцы осознали уже к 1945 г. А больше им ничего было не надо (Там же. С. 420).

Тогда, в 1944–1945 гг., союз Мао с Америкой «не выгорел»: консервативная часть американского истеблишмента (во главе с американским послом в Китае Хэрли) побоялась заключать союз с коммунистами. Но задел был сделан.

Главное же — был вбит клин между руководством КПК и руководством СССР. Думаю, что все же не зря П.П. Владимиров находился всю войну при Ставке Мао в Яньани в качестве представителя Москвы. Конечно, Сталин знал о художествах Мао. Правда, в более поздние годы, когда по всему СССР пели «Русский с китайцем — братья навек», Владимиров был, мягко говоря, не в чести. Но и в лагерь Иосиф Виссарионович его не посадил, а отправил консулом в Шанхай, а потом послом в Бирму. Может быть, предвидел, что его откровения о «великом друге Мао» еще пригодятся? Кстати, когда после победы КПК над Гоминьданом Мао приехал в декабре 1949 г. в Москву, то поначалу прием, оказанный ему, отнюдь не был таким уж теплым. Дошло до того, что при первой встрече Сталин назвал его не «товарищем», а «господином».

Потом, правда, все наладилось, скажете вы. Да, но трещина не могла не остаться. Впрочем, господин- товарищ Мао продолжал обделывать свои дела. Так, в 1949–1954 гг. КНР предъявляла настоятельные просьбы, чтобы не сказать настоятельные требования, о присоединении Монголии (Эрнст Генри. Китай против Азии. М., 1979. С. 47). Напомню, что даже гоминьдановский Китай таки признал независимость МНР в начале 1946 г. А вот коммунистический Китай упорно домогался «отторгнутой северной провинции».

В общем, есть серьезные основания думать, что США сознательно пренебрегли в конце 1940-х гг. Китаем, бросив все свои свободные финансовые ресурсы на восстановление Европы по плану Маршалла. Американские геополитики рассудили трезво: Китай от конфронтации с СССР все равно никуда не уйдет, не сегодня, так завтра, а вот Европу можем потерять безвозвратно. Поэтому Китай можно пока сдать Советам, пусть они с ним возятся, пусть растят его себе на будущую погибель.

Кстати, в «китайскую ловушку» попал и Сталин — просто потому, что он думал о «мировом коммунизме», а не о национальных интересах России. Иначе бы делал все от него зависящее, чтобы не допустить объединения Китая — неважно, коммунистами или чанкайшистами. Оптимальным вариантом было бы «два Китая» — северный «красный» и южный «белый», взаимно друг друга уравновешивающие.

Конечно, Сталин был не так глуп, чтобы спокойно смотреть на происходящее. В 1950–1953 гг. Сталин фактически заставил Китай принять участие в войне с Америкой в Корее, а сам, по сути, остался в стороне. К. Закорецкий доказывает, что в Корею американцев фактически заставил влезть Сталин, которому нужно было создать плацдарм для будущей войны с США Американцы в 1945 г. вполне согласны были с тем, чтобы во всей Корее капитуляцию японцев приняли советские войска. Сталину же надо было создать плацдарм для развязывания войны, которая, по его мысли, должна была перерасти в Третью мировую (Закорецкий К. День М-2 (электронная версия)). А может быть, Корея была нужна Сталину и для того, чтобы поссорить будущее коммунистическое руководство Китая с США, «повязав» его американской кровью? На какое-то время это Сталину удалось, но именно на какое-то время.

1954 год. Сталина уже нет, но русский с китайцем все еще «братья навек». И вот в этот момент в Пекине издается карта территориальных претензий Китая к соседям. В том числе и у «братьев навек» предполагалось отхватить, помимо Семиречья, Приамурья и Приморья, до I860 г. входивших в состав империи Цин, еще и Алтай и Восточный Казахстан (Эрнст Генри. Китай против Азии).

Одним словом, были серьезные основания думать, что «великая дружба» не была прочнее, чем такая же «великая дружба» десятью годами ранее — с Гитлером, хотя в силу сложившихся исторических обстоятельств она продлилась гораздо дольше, не два, а целых 12 лет. А что было бы, если бы советско- китайское сотрудничество 1949–1961 гг. продолжалось еще дольше?

Поставим себя на место советских лидеров середины 1950-х гг. и попробуем проанализировать ссору Хрущева с Китаем с этой точки зрения. Едва ли члены бывшего сталинского Политбюро не понимали истинного отношения Мао к России (неважно, советской или другой). При этом на протяжении почти всех 1950-х гг. они видели, что Китай усиливается. Необходимо было что-то, что затормозило бы его развитие.