В своей жизни я достаточно повозился с девичьими неприятностями и привык о них разговаривать. Поэтому я спросил дальше:

– Прошли, а вы вздыхаете?

Люба повела плечами, будто в ознобе, и посмотрела на меня. В ее карих честных глазах вспыхнуло оживление:

– Хотите, я вам расскажу?

– Ну, рассказывайте.

– Только это длинное!

– Ничего.

– Муж меня бросил.

Я с удивлением на нее глянул: кажется, ее длинный рассказ был окончен, а подробности можно было увидеть в ее личике: маленький розовый рот дрожит в улыбке, а в глазах тонкая сверкающая слеза.

– Бросил?

– Угу, – сказал она еле слышно и по-детски кивнула головой.

– Он был хороший? Ваш муж?

– Да. очень! Очень хороший!

– И вы его любили?

– Конечно. А как же? Я и теперь люблю!

– И страдаете?

– Вы знаете. ужасно страдаю!

– Значит, ваши неприятности не совсем прошли?

Люба посмотрела на меня задорно-подозрительно, но мой искренний вид ее успокоил:

– Прошли. Все прошло. Что же делать?

Она так наивно и беспомощно улыбнулась, что и для меня стало интересно: что ей делать?

– В самом деле: что вам делать? Придется забыть вашего мужа и начинать все сначала. Выйдете снова замуж.

Люба надула губки и изобразила презрение.

– За кого выходить? Все такие…

– Позвольте, но ваш муж тоже хорош. Вот же бросил вас. Собственно говоря, его и любить не стоит.

– Как не стоит? Вы ж его не знаете!

– Почему он бросил вас?

– Другую полюбил.

Люба произнесла это спокойно и даже с некоторым удовольствием.

– Скажите, Люба, ваши родители живы?

– А как же! И папа, и мама! Они меня ругают: зачем выходила замуж?

– Они правильно вас ругают.

– Нет, неправильно.

– Да как же: вы еще ребенок, а уже успели и замуж выйти, и развестись.

– Ну. чего там! А им что такое?

– Вы не с ними живете?

– У меня своя комната. Муж меня бросил и пошел жить к своей. а комната теперь моя. И я получаю двести рублей. И совсем я не ребенок! Какой же я ребенок?

Люба смотрела на меня с сердитым удивлением, и я видел, что в своей жизненной игре она совершенно серьезна.

Вторая наша встреча произошла в такой же обстановке. Люба сидела в том же самом кресле. Теперь ей было двадцать лет.

– Ну, как ваши семейные дела?

– Вы знаете, так хорошо, что я и сказать не умею!

– Вот как! Значит, нашелся человек лучше вашего. этого.

– И ничего подобного. Я вышла замуж за того самого. Второй раз вышла!

– Как же это случилось?

– Случилось. Он пришел ко мне и плакал. И сказал, что я лучше всех. Но это же неправда? Я же не лучше всех?

– Ну. кому что нравится. А чем же вы такая. плохая?

– Вот видите! Значит, он меня любит. А папа и мама сказали, что я делаю глупость. А он говорит: давай все забудем!

– И вы все забыли?

– Угу, – так же тихо и незаметно, как и раньше, сказала Люба и кивнула головой настоящим детским способом. А потом посмотрела на меня с серьезным любопытством, как будто хотела проверить, разбираюсь ли я в ее жизненной игре.

В третий раз я встретил Любу Горелову на улице. Она выскочила из-за угла с какими-то большими книгами в руках и устремилась к трамваю, но увидела меня и вскрикнула:

– Ах! Здравствуйте! Как хорошо, что я вас встретила!

Она была так же молода, так же чистенько причесана, и на ней была такая же свежая, идеально отглаженная блузка. Но в ее карих глазах туманились какие-то полутоны, нечто, похожее на жизненную усталость, а лицо стало бледнее. Ей был двадцать один год.

Она пошла рядом со мной и повторила тихо:

– Как хорошо, что я вас встретила.

– Почему вы так рады? Я вам нужен для чего-нибудь?

– Ага. Мне больше некому рассказывать.

И вздохнула.

– У вас опять жизненные неприятности?

Она заговорила негромко, рассматривая дорогу:

– Были неприятности. Такие неприятности! Я плакала даже. Вы знаете, она подала в суд. И теперь суд присудил, и мы платим сто пятьдесят рублей в месяц. Алименты. Это ничего. Муж получает пятьсот рублей, и я получаю двести пятьдесят. А только жалко. И так, знаете, стыдно! Честное слово! Только это неправильно. Это вовсе не его ребенок, а она выставила свидетелей…

– Слушайте, Люба, прогоните вы его.

– Кого?

– Да этого самого. мужа вашего.

– Ну, что вы! Он теперь в таком тяжелом положении. И квартиры у него нет. И платить нужно, и все.

– Но ведь вы его не любите?

– Не люблю? Что вы говорите? Я его очень люблю. Вы ж не знаете, он такой хороший! И папа говорит: он – дрянь! А мама говорит: вы не записывались, так и уходи!

– А вы разве не записывались?

– Нет, мы не записывались. Раньше как-то не записались, а теперь уже нельзя записаться.

– Почему нельзя? Всегда можно.

– Можно. Только нужно развод брать и все такое.

– Мужу? С этой самой, которой алименты?

– Нет, он с той не записывался. С другой.

– С другой? Это что ж… старая жена?

– Нет, почему старая? Он недавно с нею записался.

Я даже остановился:

– Ну, я ничего не понимаю. Так, выходит, не с другой, а с третьей?

Люба старательно объяснила мне:

– Ну да, если меня считать, так это будет третья.

– Да когда же он успел? Что это такое?

– Он с той недолго жил, с которой алименты. Он недолго. А потом он ходил, ходил и встретил эту. А у нее комната. Они стали жить. А она говорит: не хочу так, а нужно записаться. Она думала – так будет лучше. Так он и записался. А после, как записался, так они только десять дней прожили.

– А потом?

– А потом он как увидел меня в метро. там. с одним товарищем, так ему стало жалко, так стало жалко. Он пришел тогда и давай плакать.

– А может, он все наврал? И ни с кем он не записывался.

– Нет, он ничего не говорил. А она, эта самая, с которой записался, так она приходила. И все рассказывала.

– И плакала?