В ретроспективе я думаю, что темнота, сопровождавшая видео, сыграла свою роль в том, что студенты решили игнорировать данное ими ранее обещание. Поскольку свет в помещении был выключен, любой случай использования студентом ноутбука для нерабочих занятий (пусть даже на минуту) был бы заметен и другим студентам, и мне самому. Студенты видели, что их коллеги делают неправильные вещи, и начинали поступать так же. Я обнаружил, что клятва помогала им лишь в самом начале процесса, но оказалась недостаточно сильной для того, чтобы противостоять социальным нормам, сформировавшимся после наблюдения за неправильным поведением других[35].

Мои наблюдения за нечестностью студентов и размышления в самолете о природе социальной инфекции были, конечно же, всего лишь предположениями. Для того чтобы получить более обоснованное представление о заразном характере мошенничества, мы с Франческой Джино и Шахаром Айялом (преподавателем израильского Междисциплинарного центра (Interdisciplinary Center) решили провести несколько экспериментов в Университете Карнеги – Меллон, где в то время работала Франческа. Мы предложили участникам матричную задачу, описанную мной выше (в более простой версии), однако включили в нее важное отличие. Вместе с листом для записей, содержавшим в себе матрицы, экспериментатор вручал участнику конверт с деньгами на сумму 10 долларов (восемь банкнот по 1 доллару и четыре монеты по 0,5 доллара). Подобное изменение в процедуре платежа означало, что в конце эксперимента участники сами платили себе, а затем оставляли на месте ту часть денег, которая им не причиталась.

В контрольном эксперименте (условия которого не допускали возможности мошенничать) студенты, решившие восемь матриц в отведенное для работы время, вытаскивали из конверта причитавшуюся им сумму и клали деньги в карманы. Затем участники передавали лист для записей и конверт с оставшейся суммой обратно экспериментатору, который проверял лист для записей, пересчитывал деньги в конверте, а затем отпускал студента с его заработком. Пока все шло нормально.

Инструкции для эксперимента «с уничтожением» были несколько иными. Экспериментатор говорил участникам: «После того как вы подсчитаете свои ответы, направляйтесь к шредеру, уничтожьте свой лист для записей, затем вернитесь на место и возьмите из конверта заработанную вами сумму. Потом вы можете идти. На выходе положите конверт с оставшимися деньгами в ящик у двери». Затем он говорил участникам о том, что они могут начинать работу над тестом, и принимался читать толстую книгу (четко давая понять, что за участниками никто не присматривает). По прошествии пяти минут экспериментатор объявлял, что время истекло. Участники откладывали карандаши, подсчитывали количество правильных ответов, уничтожали лист для записей, шли на место, платили сами себе, а затем на выходе из комнаты бросали конверты с оставшимися деньгами в ящик. Неудивительно, что мы обнаружили: участники эксперимента с «уничтожением» заявили, что решили больше матриц, чем в контрольной группе.

Эксперимент в этих двух группах создал отправную точку для того, чтобы протестировать самое интересное – социальный компонент мошенничества. Мы взяли за основу эксперимент «с уничтожением» (допускавший возможность мошенничества) и добавили к нему социальный элемент. Что могло бы произойти, если бы наши участники могли наблюдать за кем-то еще («Мэдоффом»), беззастенчиво мошенничающим прямо на их глазах? Как это повлияло бы на их уровень склонности к мошенничеству?

Представьте себе, что вы участник эксперимента в группе с «условием Мэдоффа». Вы сидите за столом, а экспериментатор инструктирует вас и других участников. Наконец он командует: «Начинайте!» Вы погружаетесь в проблему, пытаясь найти решение для максимального количества матриц и получить максимально возможный доход. Проходит примерно 60 секунд, однако вы все еще сидите над первым вопросом. Часы продолжают тикать.

Внезапно высокий и худой блондин, сидящий неподалеку от вас, встает и говорит, глядя на экспериментатора: «Я закончил. Что мне делать теперь?»

«Невозможно, – подумаете вы. – Я даже не решил первую матрицу!» Все остальные участники смотрят на молодого человека с большим недоверием. Очевидно, что он как-то схитрил. Никто не может решить все двадцать матриц менее чем за минуту.

«Теперь уничтожьте свой лист для записей», – говорит инструктор. Парень подходит к шредеру, уничтожает лист, а затем говорит: «Я решил все задачи, поэтому мой конверт для денег пуст. Что мне с ним делать?»

«Если у вас не осталось денег, которые надо вернуть, – бесстрастно отвечает экспериментатор, – то положите пустой конверт в ящик, и вы свободны». Студент благодарит экспериментатора, машет рукой остающимся и выходит из комнаты с улыбкой на лице и полным карманом денег. Каким образом вы бы отреагировали, доведись вам наблюдать эту сцену? Приведет ли вас в гнев тот факт, что парень явно смошенничал и ушел безнаказанным? Измените ли вы свое моральное поведение? Станете ли вы после этого мошенничать больше или меньше?

Возможно, вам будет немного легче смириться с этой картиной, если я скажу вам, что роль этого беззастенчивого мошенника сыграл студент по имени Дэвид, которого мы специально наняли для выполнения этого задания. Мы хотели увидеть, приведет ли наблюдение за возмутительным поведением Дэвида к тому, что участники начнут следовать его примеру, подхватят «вирус аморальности» и сами начнут мошенничать.

Вот что нам удалось обнаружить. Участники эксперимента в группе с «условием Мэдоффа» заявляли о том, что решали в среднем по пятнадцать из двадцати матриц, что было на восемь матриц выше, чем у контрольной группы, и на три матрицы выше, чем в эксперименте «с уничтожением». Короче говоря, участники эксперимента с «условием Мэдоффа» платили себе примерно в два раза больше, чем им причиталось.

Подведем краткий итог.

Эти результаты, несмотря на то что они действительно интересны, не способны сказать нам, почему участники эксперимента с «условием Мэдоффа» мошенничали значительно больше. С учетом поведения Дэвида участники, вероятно, производили быстрый расчет и говорили себе: «Если он может безнаказанно мошенничать, то это означает, что я могу проделать то же самое, не боясь быть пойманным». Если бы это было так, то действия Дэвида изменили бы результат анализа рисков и результатов других участников. Им было довольно четко показано, что они могут мошенничать и что эти неблаговидные действия останутся без последствий. (Это суть теории SMORC, описанной в главе 1 «Тестирование простой модели рационального преступления».)

Возможно также, что действия Дэвида каким-то образом сигнализировали другим участникам в комнате, что такой тип поведения является социально приемлемым или как минимум возможным. Во многих областях жизни мы смотрим на других, для того чтобы оценить степень приемлемости или неприемлемости того или иного поведения. Нечестность может проявляться в случаях, когда социальные нормы, определяющие приемлемое поведение, недостаточно ясны, а поведение других – в данном случае Дэвида – может ясным образом повлиять на наше представление о том, что правильно, а что нет. С этой точки зрения рост мошенничества, отмеченный в эксперименте с «условием Мэдоффа», мог быть вызван не рациональным анализом рисков и результатов, или выгоды, а скорее новой информацией и пересмотром допустимых границ морали.