Вот как выглядели наши результаты:

В совокупности эти результаты показывают не только распространенность мошенничества, но и то, что оно носит заразный характер и что на него может влиять наблюдение за неправомерным поведением окружающих. В частности, представляется, что окружающие нас социальные силы работают двумя независимыми способами: когда обманщик принадлежит к нашей социальной группе, мы идентифицируемся с ним и в результате полагаем, что мошенничество социально приемлемо. Однако когда мошенник является человеком «из другой команды», нам сложнее оправдывать свое неправомерное поведение и мы становимся более этичными, руководствуемся желанием дистанцироваться от аморальной личности и других менее моральных внешних групп.

Говоря более общим языком, эти результаты показывают, насколько серьезно мы оцениваем допустимые границы своего поведения, особенно в отношении возможного мошенничества. Если мы видим, что другие члены нашей социальной группы переходят допустимые границы, то, вполне вероятно, мы примемся и сами по-новому калибровать свой внутренний моральный компас и примем их поведение за основу для собственного. Если член нашей группы представляет для нас какой-то авторитет – будь то родитель, начальник, учитель или какой-то другой человек, которого мы уважаем, – шансы на изменение нашего поведения становятся еще выше.

Одно дело беспокоиться о том, что группа студентов обкрадывает родной университет на несколько долларов (хотя и это может постепенно привести к большим проблемам). Совсем другое – случаи, когда мошенничество укореняется в значительно бо́льших масштабах. Когда несколько представителей организации отклоняются от нормы, они заражают окружающих, а те, в свою очередь, – других. Думаю, что нечто подобное происходило и в Enron в 2001 году, и на Уолл-стрит перед 2008 годом, и во множестве других случаев.

Несложно представить себе такой сценарий: известный банкир по имени Боб, работающий в Гигантбанке, участвует в не совсем правильных вещах: он делает слишком большую наценку на некоторые финансовые продукты, переносит убытки в отчетность следующего года – и все это позволяет ему зарабатывать немалые деньги. Другие банкиры из Гигантбанка видят, что происходит с Бобом. Они обсуждают его действия на обедах, за мартини и стейками. Чуть позже об этом узнают ребята из Второго Большого Банка. Молва разносится все шире.

За короткое время многим другим банкирам становится ясно, что Боб не единственный человек, занимавшийся подтасовкой цифр. Более того, они считают его частью своего «узкого круга». Для них подобные игры с цифрами постепенно становятся вполне приемлемым поведением, оправдываемым идеями «сохранения конкурентоспособности» и «максимизации акционерной ценности»[36].

Давайте рассмотрим и другой сценарий: один банк использует деньги, выделенные правительством на спасение его бизнеса, для выплаты дивидендов своим акционерам (или же просто держит деньги на счетах, не занимаясь кредитованием). Вскоре CEO других банков начинают считать это допустимым поведением. Это довольно просто – скользить по наклонной. И именно это происходит вокруг нас практически каждый день.

Разумеется, банковский мир не единственное место, где возникают такие проблемы. Вы можете встретиться с ними повсюду, даже в государственных органах, например в Конгрессе США. Один пример разрушения социальных норм в законодательных органах США связан с деятельностью так называемых комитетов по политическим действиям (Political Action Committees, PAC). Примерно тридцать лет назад эти группы были созданы для того, чтобы позволить конгрессменам собирать деньги для их партии и использовать их в изнурительных битвах, связанных с избирательными кампаниями. Деньги поступают в основном от лоббистов, корпораций и других групп, имеющих особые интересы, а суммы, которые те дают, не подпадают под ограничения размера, установленные для индивидуальных кандидатов. Нет ограничений и на управление расходованием этих средств (если не считать необходимости уплаты с них налогов и подачи специальной отчетности в Комиссию по ценным бумагам).

Вы наверняка понимаете, что конгрессмены охотно используют средства фондов PAC для финансирования деятельности, не связанной с выборами: и на оплату труда нянь для своих детей, и на деловые ужины, и на поездки на горнолыжные курорты Колорадо и так далее. Более того, менее половины миллиона долларов, собранных PAC, было направлено непосредственно политикам, участвующим в выборах. Все остальное было потрачено на оплату труда персонала, накладные расходы и так далее. По словам Стива Хенна из шоу Marketplace на телеканале NPR, «PAC смогли превратить процесс сбора средства в увлекательнейшее занятие»{6}.

Для того чтобы справиться с неправомерным расходованием средств PAC, первый же закон, принятый Конгрессом в 2006 году после выборов, был направлен на ограничение неконтролируемого расхода средств конгрессменами. По новым правилам, они были вынуждены публично оглашать информацию о направлениях расходования средств PAC. Однако (и вполне предсказуемо, с нашей точки зрения) эта законодательная инициатива ни к чему не привела. Уже через несколько недель после принятия закона конгрессмены принялись вести себя столь же безответственно, как и прежде. Кое-кто даже принялся тратить деньги PAC на походы в стриптиз-клубы и организацию вечеринок.

Как такое возможно? Все очень просто. Со временем, по мере того как конгрессмены все чаще наблюдали за тем, как их коллеги расходуют средства PAC на сомнительные мероприятия, их коллективные социальные нормы изменялись к худшему. Понемногу все начали считать, что средства PAC могут использоваться для различных видов личной и «профессиональной» деятельности, – и после этого неправомерное расходование средств PAC становится столь же привычным, что и костюм с галстуком. После того как Питу Сешшензу (конгрессмену-республиканцу из Техаса) задали вопрос о том, на каком основании он растратил несколько тысяч долларов в казино в Лас-Вегасе, он ответил: «Теперь мне вообще сложно понимать, что считать нормой или правильным поведением»{7}.

Возможно, вы думаете, что вследствие высокой степени поляризации в Конгрессе подобное негативное социальное влияние ограничивается рамками партий. Иными словами, если демократ нарушает правила, то его поведение повлияет только на других демократов, а плохое поведение республиканца повлияет лишь на республиканцев. Однако мой (хотя и ограниченный) опыт работы в Вашингтоне дает основания предполагать, что там, где это не видно представителям СМИ, действия демократов и республиканцев оказываются значительно более похожими друг на друга, чем нам кажется (невзирая на их идеологические различия). Это создает условия, при которых неэтичное поведение любого конгрессмена может выходить за пределы партийных рамок и оказывать влияние на членов других партий, вне зависимости от их принадлежности.