— Мне тоже так показалось, — сказал Кронберг. — Особенно когда я заглянул в ее историю болезни.

— А что, это так легко сделать в Дании?

— У меня везде свои люди, и не только у нас, — усмехнулся компьютерный гений. — Я, конечно, мог бы залезть в их компьютер, но мне показалось, что это так неэлегантно…

— К тому же не совсем законно.

— Ну ясно, незаконно. Хе-хе. — Кронберг слегка покраснел, и румянец на его порозовевших щеках оживил его бледное лицо.

— Я вычитал там, что заболевание характеризовалось параноическими явлениями, имелись периоды с сильно выраженными сексуальными отклонениями, которые сменялись приступами страха и полнейшей депрессии.

— Да, нелегкий случай.

— Врачи тоже так считали. Болезнь не носила хронический характер, и состояние больной поддавалось стабилизации с применением медикаментов, но происходили постоянные рецидивы.

— А что-нибудь о личных чертах?

— Характер добрый и сговорчивый, однако она негативно реагировала на терапию, в особенности групповую терапию. Согласно отзывам врачей, с ней было трудно установить близкий контакт и почти невозможно заручиться ее доверием.

— И все-таки они ее выпустили?

— У нее были и хорошие периоды, как я уже упомянул. Когда таких пациентов выпускают из больницы, они иногда прибегают к самолечению, что приводит к плачевным результатам. А кто знает, не лечила ли она сама себя какими-то нетрадиционными методами?

— Ну да… — Валманн почувствовал, что рассказ о психическом заболевании Ханне Хаммерсенг дополнил сложившуюся у него картину полного разложения этой семейки, однако он пока что не мог сказать, что эти факты как-то продвигают расследование. И уж во всяком случае, никак не касаются его лично и его работы по расследованию происшествия в лесной хижине.

— А почему, собственно, ты это все мне говоришь? — спросил он.

— Потому что ты этим интересуешься. С Трульсеном говорить невозможно, его теория о самоубийстве трещит по всем швам, а он этого не желает признавать. А Моене… — Его глазные яблоки перекатывались за толстыми стеклами очков.

— И что же, по-твоему, надо делать? — Валманн бросил вопрос в воздух, обращая его в равной степени себе и своему коллеге. Он был не прочь обсуждать это дело так, чтобы не нести за это ответственности. Не прочь узнать что-то новое, но так, чтобы не надо было делать из этого выводов. Он не имел ничего против легкой конспирации, в ходе которой Кронберг бегал из своего офиса к нему, сообщая о новых находках до того, как об этом будет доложено остальным, несмотря на то что все это подрывало его представление о профессиональной этике.

— Вот об этом-то я как раз и хотел спросить именно тебя.

Кронберг отлично все понимал. Он сам был немножко конспиратором. Вся его работа состояла из тайных поисков, подслушивания и слежки, причем нередко на грани дозволенного. Для такой работы нужен был человек с душой канализационной крысы. Кронберг обладал всеми необходимыми качествами.

— Моене уже наседала на меня, — сказал он и подмигнул Валманну. — Она считает, что мы зря тратим ресурсы и время, и хочет подвести черту.

— Вот-вот. И только одно это уже дает достаточно оснований для того, чтобы продолжать, — сказал Валманн и заговорщицки улыбнулся. — Даже если бедняжка Ханне вновь пребывает в закрытой больнице в каком-то другом месте.

— Вовсе не обязательно. Возможно, она поправилась и осела в каком-нибудь жилищном кооперативе, где все вместе живут и ведут хозяйство.

— В Дании?

— Нет, там я проверял.

И Валманна вдруг осенило:

— Тогда предлагаю начать искать там, откуда она родом.

— Ты думаешь, что она в Норвегии? Н-да, это мысль. Ведь в этих местах мы еще не искали…

Валманну показалось, что он видит, как сложный механизм в мозгу его коллеги набирает обороты. Это его порадовало. Ему надоело чувствовать себя тупицей, которому коллеги навязывают совершенно очевидные и бесспорные выводы. Однако что касалось судьбы Клауса Хаммерсенга, его предчувствия никто не разделял. Тут он был в полном одиночестве.

— Начни с Сандеруда!

Это прозвучало как приказ. Валманн наконец-то почувствовал уверенность. Сандеруд — так называлась окружная психиатрическая больница.

— Ведь не одни только преступники возвращаются на место преступления. Жертвы тоже возвращаются. Это факт, хотя и довольно грустный.

Произнеся эти слова, он вспомнил труп, обнаруженный в лесу. Вспомнил Клауса Хаммерсенга. И какие только пути привели его к такому плачевному концу на каменистой осыпи в Стангеланде. Что-то подсказывало ему, что это был именно Клаус. Он был в этом почти уверен. Все сходилось, хотя каким-то извращенным, трагическим образом. А психическое расстройство Ханне как нельзя лучше укладывалось в общую картину. Хотя целиком общая картина пока еще не вырисовывалась. Пока что ему приходилось сдерживать свои предположения и предчувствия, так как ощутимых доказательств было очень мало. Валманн возлагал большие надежды на анализ частичек, оставшихся на камертоне. На что Анита совершенно справедливо возразила: А разве у тебя есть анализ ДНК Клауса Хаммерсенга?

Ну да поживем — увидим. Зачем расстраиваться раньше времени?

— Отлично, — кивнул Кронберг. — Это, видимо, не составит большого труда.

— И пожалуйста, докладывай обо всем сначала мне и никому больше, — произнес Валманн довольно резко. Он определенно не желал вмешивать в это дело Трульсена. Тот со своими амбициями наверняка стал бы действовать за спиной у Валманна, чтобы выслужиться у Моене.

— Хорошо.

— И еще… — Взгляд Валманна упал на нездоровый цвет лица Кронберга. — Выйди на свежий воздух. У тебя лицо как рыбное желе. Немножко румянца не помешает. Ты же выглядишь, как будто всю зиму пролежал под снегом.

— Извини, Юнфинн, но гулять на солнышке — это не для меня, — пробормотал Кронберг и осторожно закрыл за собой дверь.

Зазвонил телефон. Валманн не сразу узнал голос, хотя женщина обратилась к нему как к старому знакомому, почти фамильярно:

— Привет. Надеюсь, не помешала? Я только хотела спросить…

И в тот момент, когда он уже открыл рот, чтобы спросить, кто говорит, его стукнуло: да ведь это Гудрун Бауге. Ее голос звучал просто и грубовато. Как будто она все еще сидела в кабине трактора, а он стоял на земле, подняв голову. Эта дамочка не страдает от излишка воспитания, подумал он.

— А, так это вы?

— Ну да. Я хотела спросить… Я подумала, что лучше будет все-таки сначала спросить, могу ли навести порядок в хижине?

— Навести порядок?..

— Да. Мы почти что закончили полевые работы, и скоро возвращается Солум. А ведь летом могут пожаловать гости. Поэтому все должно быть в порядке. А учитывая то, что там произошло, я подумала…