Эйвери всем сердцем сочувствовал мальчику.

— Потом я вспомнил, как тетя Франциска рассказывала, что у вас в моем возрасте была та же самая болезнь, — продолжал Бернард, — и, думая о том, каким вы стали сейчас, дал себе твердое обещание поправиться, чего бы мне это ни стоило. И тогда я почувствовал себя намного лучше. Не только здесь, — он слегка постучал себя по лбу, — но и здесь, — добавил он, ударив себя в грудь. — По крайней мере мне самому так кажется. Скажите, у вас… у вас тоже были такие же приступы, как и у меня?

— Да.

На лице мальчика отразилось явное облегчение.

— И что, они прекратились?

— Не совсем, — ответил Эйвери, тщательно подбирая слова. — Есть еще такие места и обстоятельства, которых я стараюсь избегать, вещи, за которые я даже не пытаюсь браться. Я шарахаюсь от них, как от чумы.

— Вы? — Бернард не верил своим ушам. — И какие же, например?

— Лошади. Достаточно мне пробыть рядом с ними несколько минут, как у меня возникает ощущение, будто железный обруч сдавливает мне грудь.

Мальчик подобрался к нему ближе.

— Правда?

— Правда. И я советую тебе избегать тех вещей, которые являются причиной твоих приступов. Бернард фыркнул:

— У моих приступов нет никаких причин.

— Тут я с тобой не согласен. Причины есть, и ты сам только что их назвал. Огорчение. Беспокойство. Страх. Я знаю, ты сочтешь нелепым, что настроение человека может так сильно влиять на его физическое состояние, однако я сам не только имел возможность проверить это на опыте, но и получил тому неоспоримые доказательства.

Мальчика, похоже, его слова отнюдь не убедили, однако у Эйвери хватило ума, чтобы не продолжать разговор на эту тему. Бернард, как и все Торны, должен был сам сделать выводы.

— Расскажи мне о своих уроках плавания. На сей раз его ход оказался более удачным.

— Это случилось летом второго года после переезда мисс Бид в Милл-Хаус. Мама и тетя Франциска отправились к соседям пить чай, оставив меня под присмотром Лил… то есть мисс Бид. Было очень жарко, к тому же мисс Бид провела все утро на конюшне…

— Она действительно так дорожит этими своими клячами?

— О да. — Бернард перевернулся на спину, предоставив воде поддерживать его. — Она в них души не чает. В общем, ее разморило от жары, да и меня тоже, и так мы вместе оказались здесь, на берегу пруда. Она спросила меня, умею ли я плавать, и когда я ответил, что нет, сказала, что мне не мешает научиться. Ну и слово за слово… — Взгляд мальчика стал мечтательным. — Она была так прекрасна… — добавил он шепотом.

Еще бы, подумал Эйвери.

— Когда она мокрая, волосы ее блестят, точно глянец, а глаза сверкают, как звезды. Она дала мне поплавать немного на спине, а сама поддерживала меня снизу рукой, и тогда я почувствовал… — Голос Бернарда замер, глаза его затуманились.

Эйвери и сам чувствовал то же. Неудивительно, что парень был так очарован этой темноволосой ведьмой. Мокрая Лили Бид. От одной этой мысли у него пересохло в горле и ледяная вода показалась вдруг теплой.

Он снова перевернулся и нырнул под воду, достигнув дна, и затем поплыл сквозь заросли переплетавшихся стеблей кувшинок. Прохладная, мягкая как шелк вода заполнила его глаза и уши, приглушая звуки и делая расплывчатыми очертания предметов. Пучки мерцающего солнечного света пронизывали зеленый полумрак золотистыми коридорами. Мелкая рыбешка шмыгала мимо, исчезая среди водорослей. Он отдался всецело этой спокойной, холодной, бесстрастной красоте, представлявшей собой такой резкий контраст с иной красотой — пылкой и опасной. Несколько минут спустя он снова появился над поверхностью.

— Где вы были? — раздался рядом испуганный голос Бернарда. Эйвери обернулся. Мальчик стоял по пояс в воде. — Вы провели столько времени под водой, что я уже подумал…

Парень выглядел обеспокоенным. Когда в последний раз хоть кто-нибудь так из-за него суетился?

— Извини меня, старина, — ответил Эйвери спокойно. — Хотя я и учился плавать здесь, однако у меня была возможность усовершенствовать свое искусство на одном из островов Полинезии. Мне ни разу не удавалось задерживать дыхание так долго, как это делали местные ловцы жемчуга, зато я вполне могу поспорить в этом отношении с любым европейцем. Мои спутники даже заключали на этот счет пари. — Чаще всего на бутылку спиртного, однако парню вовсе не обязательно было об этом знать.

— Вы бывали во французских колониях? — спросил Бернард. — Я не помню, чтобы вы упоминали об этом в ваших письмах.

— Всего месяц или около того. Я сделал там короткую остановку на пути в Австралию.

— Вы почти не рассказывали о ваших приключениях с тех пор, как приехали сюда.

— Гм…

Эйвери нехотя подгреб к нему поближе. Небо над их головами было покрыто слоистыми облаками оттенка слоновой кости. Где-то рядом в кустах боярышника раздавался щебет малиновки. До чего же здесь было красиво! Сколько тишины и умиротворенности в этом пейзаже — таком знакомом и близком, проникнутом чисто английским духом! Он жаждал этой красоты, этого покоя больше, чем чего-либо еще в своей жизни. Как, впрочем, и она тоже.

— Мне кажется, нет нужды докучать дамам… Как там мисс Бид назвала мои рассказы? Ах да. «Сказками для детей старшего возраста».

— Она просто чудо, правда?

— Признаться, это не то слово, которое я сам бы употребил, но я согласен с тем, что она незаурядная женщина.

Если Бернард и заметил недостаток уважения в его тоне, то ничем этого не показал.

— Не помню, говорил ли я вам, как здорово, что вы согласны оставить мисс Бид здесь, в Милл-Хаусе, если ей не удастся его унаследовать.

Жить вместе с Лили? Под одной крышей? Эта мысль его поражала… нет, черт возьми, внушала ему ужас!

— Послушай, Бернард, мне кажется, я ни разу не говорил о том, что она…

— Нет, говорили! — настаивал Бернард. — Вы обещали мне позаботиться о ее благополучии. Я всегда считал, что вы не из тех людей, которые способны отказаться от своих обя…

— Лучше не продолжай, — прервал его Эйвери, поднимаясь из воды, словно разгневанный Посейдон. И снова он вынужден был отдать мальчику должное: тот твердо стоял на своем. Пусть коленки у него дрожали, но все же он не уступал ни на йоту. — Я же сказал тебе, что позабочусь о ее будущем, и сдержу слово.

— Позаботиться о ее будущем совсем не то же самое, что позаботиться о ее благополучии. Благополучие подразумевает счастье, а она может быть счастлива только здесь, в Милл-Хаусе. Она так любит этот дом.

— Знаю. И я твердо намерен проследить за тем, чтобы мисс Бид ни в чем не нуждалась и… да, и была счастлива, хотя смею предположить, что если она станет владелицей Милл-Хауса, мое счастье будет заботить ее меньше всего. Мне самому очень нравится это место, если ты до сих пор еще не успел этого заметить.