Тиффи: Полчаса нормально?

Я: Понял.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Мо.

– В травмпункт ездила? – осведомляется практичная Герти. – Почему раньше не рассказывала про ванную? Ты влюбилась в соседа и скрывала это, потому что в конце концов начнешь с ним спать, а я недвусмысленно говорила тебе, что первое правило – не спать с соседом?

– Чувствую себя хорошо. Нет, Герти, не ездила, Леон осмотрел ногу и позвонил коллеге-доктору. Видимо, просто нужен отдых. И виски. Смотря чей врачебный совет принять во внимание.

– А теперь ответь на мой вопрос, – не унимается Герти.

– Нет, я не влюбилась. – Удобнее устраиваюсь на кровати и морщусь от боли. – И не собираюсь с ним спать. Он мой друг.

– Он сейчас ни с кем не встречается?

– Вообще-то да, но…

– Прости, Тиффи, кто-нибудь осмотрел тебя на предмет…

– Заткнись, Мо! – перебивает Герти. – Там квалифицированный медбрат. С ней все в порядке. Тиффи, ты уверена, что не страдаешь стокгольмским синдромом?

– Что?!

– Медбрат в травмпункте и медбрат в хосписе – очень разные вещи…

– Стокгольмским синдромом?

– Да, человек приютил тебя, когда тебе негде было жить. Ты вынуждена спать в его кровати, и думаешь, что влюбилась, – поясняет Герти.

– Я не думаю, что влюбилась, – терпеливо напоминаю я. – Я сказала, он мой друг.

– Но это было свидание!

– Тиффи, по голосу ты действительно в порядке, но я хочу проверить. Я тут залез на страницу Национальной службы здравоохранения… Ты на ногу можешь наступить?

– Ты и «Гугл» ничуть не лучше, чем медбрат и доктор на связи, – заявляет Герти.

– Это не свидание, – возражаю я, хотя уверена в обратном.

Жаль, что у Мо с Герти появилось обыкновение хором говорить по телефону, когда они оба дома. Я позвонила Мо, потому что хотела поговорить с Мо. Я люблю Герти, однако ощущения от разговора с ней совсем другие и не очень подходят, когда ты только что чуть не утонул.

– Тебе придется снова объяснить мне про Джонни Уайтов, – говорит Герти.

Смотрю на часы в телефоне. До возвращения Леона остается минут пять.

– Слушайте, мне пора. Мо, я нормально… Герти, не надо так меня опекать, пожалуйста. Он не пытается затащить меня в постель или запереть в подвале. У меня практически нет причин думать, что он вообще мной интересуется.

– А ты им интересуешься?

– До свидания, Герти!

– Поправляйся! – успевает вставить Мо, прежде чем Герти, не любительница долгих прощаний, дает отбой.

Я, не мешкая ни секунды, набираю номер Рейчел.

* * *

– Главное здесь то, что ты каждый раз общаешься с Леоном в нижнем белье, – резюмирует Рейчел.

– Э-э-э… – Улыбаюсь.

– Впредь лучше не оголяйся. А то он подумает, что ты… как это называется?.. Знаешь, мужики, которые выставляют напоказ свое хозяйство в парке.

– Полегче! Я не…

– Просто говорю вслух то, что другие думают, милая моя. Ты точно не собираешься склеить ласты?

– Нет, я нормально, правда. Только устала и слабость.

– Ну и хорошо. В таком случае используй на всю катушку бесплатную ночевку в гостинице и звони мне, если во время ужина случайно снимешь лифчик.

Стук в дверь.

– Черт, все, мне пора… – шепчу в трубку. – Войдите!

Пока Леона не было, я натянула на себя свитер Бэбс и одета вполне прилично, по крайней мере, сверху.

Леон улыбается и показывает битком набитый пакет, пахнущий рыбой и картошкой фри. Я радостно ахаю.

– Настоящая приморская еда!

– А еще… – Извлекает из пакета другой, поменьше, и протягивает мне.

Заглядываю: кексы с глазурью из сливочного сыра.

– Кексики! Лучшие кексики на свете!

– То, что доктор прописал… Хотя Сока просто сказала «покорми ее чем-нибудь». Рыба и кексы – моя вольная интерпретация.

Его волосы почти высохли, от соли они кучерявятся еще больше и все время лезут на лицо. Замечает, как я наблюдаю за его попытками их укротить, и горестно улыбается.

– Ты не должна смотреть на меня в таком виде.

– Ага, а ты на меня в таком должен? – Неопределенно показываю на необъятный мешковатый свитер, бледное лицо и взъерошенные космы. – Крыса-утопленница – мой любимый образ!

– Или русалка.

– О, очень кстати. У меня тут плавник, – похлопываю по ногам под одеялом.

Леон с улыбкой кладет на кровать между нами рыбу с картошкой, скидывает туфли и осторожно садится, чтобы не задеть мою распухшую лодыжку.

Потрясающе вкусно. Как раз то, что надо, хотя я и не подозревала об этом, пока не вдохнула аромат. Леон взял практически все возможные гарниры – гороховое пюре, луковые колечки в кляре, соус карри, маринованный лук и даже пластмассового вида сосиску, которая обычно лежит на витрине за стеклом, – и мы все это радостно поедаем. Последний кекс проглатывается при значительном усилии воли.

– Тонуть страшно утомительно! – объявляю я, вдруг до смерти захотев спать.

– Вздремни.

– Не боишься, что я усну и не проснусь?

Веки наливаются тяжестью. Тепло и сытость – изумительное сочетание. Больше никогда не буду принимать его как должное.

– Стану каждые пять минут будить, чтобы проверить, нет ли у тебя черепно-мозговой травмы.

Широко распахиваю глаза.

– Каждые пять минут?

Он посмеивается, собирает вещи и идет к двери.

– Увидимся через несколько часов.

– О… Медицинскому персоналу не полагается шутить! – кричу я вслед, но он вряд ли слышит.

Может, я вообще говорю про себя. Дверь закрывается, и я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь резко, вздрогнув всем телом. От толчка ногу, словно током, пронзает боль. Вскрикиваю и оглядываюсь. Обои в цветочек. Я дома? В кресле у двери сидит мужчина с книгой…

– «Сумерки»?!

Леон моргает, опуская книгу на колени.

– Ты на удивление быстро перешла из бессознательного состояния в критическое.

– Секунду думала, что это все-таки дико странный сон. Только в моем сне у тебя был бы гораздо более приличный литературный вкус.

– У Бэбс больше ничего не нашлось. Как ты?

Задумываюсь. Нога пульсирует, горло, в котором еще чувствуется соль, саднит, но головная боль исчезла. И уже сейчас ясно, что мышцы живота от кашля будут ныть.