— Давно ли ты стала такой мудрой, Лили?

— С тех пор, как ты стал прислушиваться к моим словам, — ответила она, глядя на Люсьена сквозь слезы.

Лили проводила брата до парадной двери. Его уход не очень ее расстроил, но она со страхом ждала момента, когда ей придется остаться наедине с Уэббом. Поэтому она вздохнула с облегчением, увидев поднимающегося по ступеням Труссебуа.

Заметив, что гость очень взволнован, Лили поняла: он пришел с плохими новостями.

— Гм… Я рад, что вы встали так рано, — сказал Труссебуа. — Нам надо кое-что обсудить.

Лили заставила себя улыбнуться и пригласила солиситора в дом. Попросив Костара подать гостю завтрак, она проводила его в столовую. Уэбб, кивнув солиситору, бросил выразительный взгляд на Лили.

А ведь ей уже начинало казаться, что прошедшая ночь всего лишь сон.

Выпив кофе с масляными булочками, Труссебуа, откашлявшись, заявил:

— Сегодня утром меня навестил секретарь из министерства юстиции. Первый консул хочет как можно быстрее оформить ваши права на наследство. Поэтому он приказал назначить на завтра гражданское слушание.

— Гражданское слушание? Зачем? — спросила Лили, догадываясь, что Бонапарт решил как можно быстрее завладеть состоянием покойного графа.

— Вам не о чем беспокоиться, это простая формальность. Такое происходит со всеми эмигрантами, которые возвращаются в Париж и предъявляют претензии на свою собственность. Эти слушания — своего рода проверка. Только после слушаний им возвращается собственность.

— Но почему завтра? — спросила Лили. — Почему такая спешка?

— Да, это несколько необычно, — кивнул Труссебуа. — Что ж, считайте себя счастливицей. Ведь Бонапарт проявляет интерес к вашему делу. Как только вопрос решится, вы сможете посетить дом вашего отца неподалеку от Малмизона. Иначе ваше поместье останется без хозяйки, то есть вы не сможете получать с него доход. Потому что этот дом все еще опечатан.

— Опечатан? — спросила Лили, стараясь изобразить удивление. — Но почему?

— Чтобы туда никто не проник, так как именно там…

— Что там? — перебила Лили; ей вдруг пришло в голову, что дневники могут храниться именно в этом доме.

— Там умер ваш отец.

— Нет, месье, вы, должно быть, ошибаетесь. Я прекрасно помню: в своем письме к настоятельнице вы писали, что мой отец умер здесь, в Париже.

— Нет, ваш отец умер у себя в поместье. Речь идет о налогах… и прочих выплатах. А налоги велики, ведь и наследство огромное. Возможно, вам придется продать этот дом, чтобы выкупить поместье отца. — Солиситор пожал плечами. — Я делаю все возможное, но таков порядок.

Тут дверь открылась, и в столовую вошла Розали Павиль.

— О, дорогая, ты уже встала… Ну и чудесно. Твоя мать всегда была ранней пташкой, и ты вся в нее. — Увидев Уэбба, Розали нахмурилась, а на Труссебуа даже не взглянула. — Я встретила в холле твою служанку. Она такая странная, даже очень странная, не советую тебе показывать ее Жозефине. Она обожает слуг из Вест-Индии и обязательно переманит ее к себе. А пока пусть научит меня делать такие чудесные тюрбаны. Я видела, что Жозефина носит их, и я тоже хочу. Это сейчас модно, но не все умеют их делать.

Пока Розали болтала без умолку, Лили, слушая ее вполуха, то и дело поглядывала на Уэбба. Она пыталась понять, догадался ли он, где следует искать дневники.

Если Анри действительно умер в своем поместье, то дневники должны находиться именно там. Но как проникнуть в этот дом?

— Тетя Розали, — сказала Лили, — месье Труссебуа — мой солиситор, и мы сейчас говорили с ним о делах.

— О, я могу подождать, — улыбнулась мадам Павиль, потянувшись к подносу с булочками.

Тогда Лили, не желавшая, чтобы гостья слышала ее разговор с Труссебуа, пошла на хитрость.

— Тетя Розали, возможно, Селеста сейчас сможет показать вам, как делать тюрбаны. А мы тем временем закончим наш разговор. Вам будет скучно нас слушать.

— Как ты добра ко мне, моя дорогая! Совсем как твоя мать. Ты такая заботливая.

Лили позвонила Костару и попросила его найти Селесту. Слуга кивнул и вышел из столовой. И тут Лили сообразила, что мадам Павиль может быть ей полезна.

— Месье, — обратилась она к Труссебуа, — мой отец умер не от заразной болезни. Он умер от сердечного приступа. Тогда почему его поместье опечатано? Почему мне, его дочери, нельзя посетить дом, в котором отец провел свои последние дни?

Лили несколько раз всхлипнула — ей даже удалось прослезиться.

Уэбб придвинулся к ней и дал ей свой носовой платок.

— Осторожнее, — шепнул он ей на ухо. Лили снова всхлипнула:

— Мне так хотелось посетить этот дом…

Лили посмотрела на мадам Павиль, утиравшую слезы кружевным платочком.

— Ты обязательно поедешь туда, — сказала пожилая дама. — Месье Труссебуа, скажите бедняжке, что ей можно поехать в этот дом.

— Как ее солиситор, я не допущу этого. Дом опечатан по приказу первого консула. Пока дело не решится, туда никого не впустят.

Узнав о приказе первого консула, мадам Павиль успокоилась. Но тут пришла Селеста и увела болтливую даму. Лили еще несколько раз всхлипнула, потом проговорила:

— Я очень рада, что первый консул, отстаивая мои интересы, принял такие меры. Но почему он так заботится именно о поместье, а не об этом доме?

Труссебуа стал перебирать свои бумаги, делая вид, что не слышал вопроса.

— Месье, — продолжала Лили, — почему первый консул так заботится обо мне? Почему он стремится побыстрее уладить мои дела?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил солиситор и вдруг пристально посмотрел Лили в глаза: — А вы? — спросил он.

Лили нахмурилась. Не обращая внимания на Уэбба — тот сжал ее руку, призывая проявить благоразумие, она ответила:

— Возможно, из-за некоторых занятий моего отца. Труссебуа и глазом не моргнул.

— И что это за занятия? — спросил он.

— А вы совсем ничего о нем не знаете? Я думала, что вы, как его солиситор, должны знать, чем он занимался.

Уэбб еще крепче сжал ее руку. Труссебуа покачал головой:

— У меня множество клиентов, и я не в состоянии запомнить, кто чем занимается. У вашего отца было немало талантов. О каком из его увлечений вы говорите?

Лили понимала, что Труссебуа лжет, и уже приготовила ответ. Множество клиентов! Подумать только! Она окинула презрительным взглядом убогий, давно вышедший из моды сюртук солиситора. Затем выразительно взглянула на стоявшую перед ним тарелку — Труссебуа съел все булочки до единой. Едва ли у такого человека было «множество клиентов».

Но почему Труссебуа лжет? Ответ очевиден: он знает о шпионаже Анри де Шевену.