В то же время, позади Хаджара развернулась вспышка вовсе не энергий или воли, а чистой физической силы. Как если бы по мечнику ударил не скелет некогда, без всяких сомнений, славного воина, а целая гора. Или даже горный хребет.

Чистая, ничем не замутненная, физическая мощь.

Её было достаточно, чтобы верхний слой брусчатки отделился от камней и волной накрыл скелетов. Те, что не успел скрыться от внезапной атаки ожившей под их ногами земли, превратились в груду храма. Их кости, обращенный пылью, поднял ветер, а ржавеющее железо постепенно истлевали под клацающими костяными ногами убегающих.

Ну, хоть в чем-то мертвые были похожи на живых.

Ни тем ни другим не было места там, где сражаются титаны.

Хаджар, чувствуя, что его меч не просто не может продвинуться хотя бы на дюйм дальше, но и вовсе опускается все ближе к его собственной груди, усилием воли рассек пространство за своей спиной.

Трюк Оруна, как всегда, сработал безотказно.

Вакуум, на долю мгновения образовавшийся позади, втянул в себя Хаджара. Но если прежде тот полностью полагался на силу ветра, то на этот раз все выглядело несколько иначе.

Хаджар не остановился на одном лишь пространственном разрезе.

Как только разделявшая их со Всадником дистанция лишь немного увеличилась, Хаджар взмахнул мечом. В этом легком, медленном, но таком быстром взмахе, не было ничего, кроме невероятно глубоких и странных мистерий. Мало кто бы понял, что в себе, в тот момент, нес Алый Клинок.

Но этого было достаточно, чтобы одновременно со взмахом оружия, вокруг Всадника появились десятки подобных разрезов. И каждый из них впитывал в себя воздух, создавая встречные потоки ветра, с пугающей скоростью.

Это не было техникой в полном понимании этого слово. Скорее улучшенный прием Оруна, который Хаджар назвал Танцем Пустоты. В память об…

Впрочем, это уже не важно.

Буквально отталкиваясь от разрезов, Хаджар перемещался между ними не только с пугающей скоростью, но и с полной непредсказуемостью. В отличии от техник передвижения, этот прием не обязывал Хаджара двигаться строго при прямой, позволяя ему менять траекторию атаки в самый непредсказуемый момент.

И, может быть, если бы он сражался против живого противника, это бы сработало.

Но Всадник не был живым. И, что бы им не руководило, оно не обманывалось трюком противника. Каждый, из сотен рубящих, скользящих, протыкающих, режущих ударов, что Хаджар успел обрушить на скелета за те мгновения, пока существовала вереница разрезов, был отражен, отбит, парирован или полностью заблокирован.

Всадник все еще выглядел как кукла. Его движения рваные и резкие. В них не было и грамма той легкости и плавности, смешанных с безумной яростью и мощью, что демонстрировал Хаджар. Но этого было достаточно, чтобы у последнего не оставалось и шанса дотянутся не то, что до зеленого источника мертвого пламени, но и хотя бы до черной брони Всадника.

Когда затянулся последний разрез и унялись хаотичные потоки ветра, Хаджар оказался в низкой стойке прямо перед лицом скелета.

Согнув колени, он буквально прижался к земле, а затем, в едином порыве, разворачивая корпус и выставляя вперед правую ногу, выстрелил мечом вертикально вверх, направляя острие в подбородок твари.

— Песня Драконьего Рассвета! — произнес Хаджар, одновременно с этим раскусывая обе оставшиеся пилюли.

Где-то позади, около колодца, закричал Гай:

— Я же говорил, что у них только одно слабое…

Источник силы находился у Всадника вовсе не в голове, а в центре груди. Там, куда удар не был направлен. А жуткий палаш уже летел в рубящем ударе на Хаджара.

Глава 1288

Простого физического давления этого удара скелета было достаточно, чтобы земля вокруг сражающихся просела оврагом глубиной в несколько локтей. Брусчатка — волшебные камни, которые не мог днем поранить Полуликий Гай, не просто треснули или сломались.

Их, будто горячее железо, выгнуло в неестественной форме. Как если бы это была речная глина.

Одежду на спине Хаджара, даже несмотря на то, что это была никакая не самодельная “хламида”, а Божественная броня, рассекло ровно вдоль позвоночника, а на коже появилась длинная, глубокая рана.

Но в то же время в небе, прямо на Портом Мертвецом, черные тучи вновь разомкнули тесные объятья, открывая вид на ночное небо. Но только на этот раз все произошло не по воле Тенед и её заклинания.

Где-то там, в вышине, пропела песню ширококрылая птица Кецаль. Острым клювом она пронзила тучи и унеслась вдаль ночного неба.

Алый луч, будто окровавленный меч, протянулся на многие и многие километры вертикально вверх. А ветер, направленный в том же направлении, сорвался в десятках смерчей, которые заканчивали в Порту то, что не успело доделать время.

Поднимая столпы пыли и камней, они разрушали те развалины зданий, что еще держались. Выкашивали их так же легко, как крестьянин во время сенокоса. И тысячи скелетов, поднятые в их вихрях, превращались в пыль и металлический хлам.

Земля под ногами сражающихся, еще недавно осевшая в овраг, вдруг вздыбилась и вспенилась молодой волной, а затем поднялась, на долю мгновения, высоким холмом.

Камни брусчатки вылетели пушечными ядрами. Они пробивали броню скелетов, градом поливая их источники мертвого огня. У некоторых защита выдерживала последствия техники Драконьего Рассвета, у других нет.

Но, так или иначе, атака Всадника была полностью разбита, а там, где только что наличествовала голова, окутанная зеленым пламенем, теперь… не было ровным счетом — ничего.

Атака Хаджара впитала в себя всю мощь первой песни — Драконьей Бури, но вместо того, чтобы распределять силу по площади, сосредоточила её в одной единственной точке, создав столь сильный проникающий удар, что он смог пронзить собой, в буквальном смысле, небеса.

— Проклятье! — закричал Гай перед тем, как его голова, последней из всех, скрылась в колодце.

И все же — источник силы находился в груди. Так что, пусть первый удар всадника смог лишь ранить Хаджара, вторым он бы его точно добил.

Добил бы…

Находись Хаджар в том же месте и положении, из которого использовал свою вторую технику. Но, казалось, вот его окутали волны синего ветра, и он исчез. Попросту испарился. Полностью пропал из виду.

А затем, как из открытой двери, окутанный все теми же вихрями ветра, вышел