легла на тетиву чужого лука, и его рога медленно, очень медленно пошли назад. На фоне багрового неба к Храму неслись черные тени.

— Сейчас, — проговорил Кай, упал на колени в центре рисунка, поставил в углубление кулак и провел каменным ножом по предплечью. Рана открылась мгновенно, кровь побежала по коже, и едва капнула первая капля на камень, как все изменилось.

Линии, древние линии на камне наполнились кровью так, словно кто-то сдернул покрывало с загодя приготовленного украшения. Круги сомкнулись в единый рисунок. Престолы ожили, встали по местам, и на каждом начала проявляться какая-то фигура. Арма, не выпуская из рук лука, обернулась и разглядела всех. И властную темноволосую женщину в голубом платье с красными оторочками, за спиной которой колебался темно-багровый, почти черный сиун. И лысого старика в черной одежде, за спиной которого мерцал зверь с лошадиной гривой. И медноволосую хрупкую красавицу, смутно знакомую, за спиной которой бился водяной поток. И хрупкого старичка с острыми усами, бородкой и белоснежными крыльями. И черноволосую и черноглазую девчонку, одетую в листья. И рыжего весельчака в пламени. И высокомерную девицу с желтыми волосами с гепардом у ног. И присыпанного инеем черноволосого мужчину. И собственную, наполненную тревогой и светом матушку с венком на голове. И скуластого мужчину в белом. И кого-то странного, кто одновременно был ужасным полумертвым стариком с крестом на голове и удивительной и страшной в этом удивлении красавицей. И высокого худого человека с зеленым взглядом.

— Арма! — проскрипел Кай, и она выпустила стрелу, сбивая клекочущего над ним пустотника. Уже легче натянула лук и выпустила вторую стрелу и сразила следующего пустотника. И следующего. И еще одного, и уже выцеливая одного за другим, вдруг поняла, что лица всех двенадцати, что продолжают сидеть на престолах, искажает боль, и что за каждым начинает клубиться что-то страшное, и один за другим раздаются страшные имена: Суппариджа, Ваппиджа, Хантежиджа, Хаппараиджа, Пангариджа, Анниджази, Хартага, Истарк, Илалиджа, Вериджа, Тиджа, Ариджа!

— Ариджа! — повторил раздраженный голос, и из отверстия в крыше, проламывая и расширяя его, начала протискиваться костяная жаба, разжиревшая от сожранного противника, и лук в руках Армы переломился. И вокруг побледневшего Кая закружилась, звеня голоском, Ишхамай. И Сиват, огромный как гора Сиват склонился к крыше Храма с самого неба, чтобы взглянуть огромным глазом на крохотную синеглазую девчонку и поторопить обожравшегося Ариджу. И где-то в глубине Салпы зашевелилось страшное чудовище, на спине которого пылал тот же самый рисунок, что и на крыше Храма, и Кай спросил у Армы в последний раз:

— Что ты должна была сказать мне?

— Убей себя, — вымолвила она.

И он ударил себя в сердце.

ЭПИЛОГ

Небо над головой было неправильным. Арма открыла глаза и сразу поняла, что небо над головой неправильное. И солнце было неправильным. Правильное небо должно было быть желтого или глиняного оттенка. А солнце мутным пятном. И облака, которые по небу иногда плывут, должны быть желтого оттенка. Или серого. Или черного. Или красного, если Пагуба. Но это небо было голубым. Голубым и невозможно высоким. Далеким. И облака, которые плыли по нему, напоминали перья птиц. Или клочья белого тумана. Такого же белого, как снежные вершины на горизонте. И солнце пылало ярко и напоминало то солнце, что было выжжено на груди зеленоглазого. И ветер был необычным. Он нес какую-то странную свежесть, и хотя дул не очень сильно, но как будто прилетел издалека.

Арма подняла голову, не увидела вокруг престолов и поняла, что Храма больше нет, потому что расчерченная плита расколота, переломана посередине, а колонны, удивительные колонны раскатились по площади мертвого города. Развалились на куски, осыпались щебнем.

Тело Кая лежало на самом сломе. Арма побежала к нему, споткнулась о собственный меч, едва не упала, ободрала колени, подскочила и, перевернув, почти задохнулась. В его груди торчал каменный нож. И чувствуя, что мертвый город начинает вращаться вокруг нее, она ухватилась за холодную рукоять, потащила, дернула, выдернула и с ужасом увидела, что нож рассыпается в ее ладони пылью.

И тут Кай вздрогнул. Зеленые нити проступили на его теле. Оплели грудь и руки. Шею и лицо. Стянули раны, отшелушили пятна серой кожи. Заполнили отверстие в груди, налились соком, побледнели и слились цветом с кожей. И Кай-Весельчак, Кир Харти, Лук, урожденный Луккай, белый циркач, бывший Меченый, зеленоглазый затрясся и вдохнул так, словно вынырнул с огромной глубины. И еще не открыв глаза, нащупал и сжал ладонь Армы.

— Как же? — только и спросила она.

— А ты не рада? — удивился он, обнял ее, прижал к себе. — Я и сам не знал. Правда не знал. Если бы знал, не получилось бы. И если бы ты раньше сказала, не получилось бы. А это… это подарок от Киклы. Помнишь, я говорил тебе, что мы с нею почти в родстве? Видела на престоле черноглазую девчонку в листьях? Так вот это — она. Оказывается, она всегда сохла по моему батюшке, а он западал на тех, кто постарше и поярче. А она сохла. Совсем как ты по мне. Ну ладно, ладно. Как я по тебе. Иди сюда…

…

— Как твоя боль?

— Ее больше нет. Знаешь, но я бы спустился и забрал наши мешки. Хотя боюсь, и вода и еда рассеялись вместе с мороком.

— Ну без воды я нас не оставлю.

— Не могу пообещать того же самого насчет еды, но сделаю все возможное.

…

— Почему они не остались? Почему никто из них не остался?

— А ты бы осталась?

Глоссарий

Агнис