Так вот, не было там никакого аэродрома, неважно, как это выглядело с воздуха. Это была просто грубо намеченная взлетная полоса, белая известковая глина на фоне бурой травы и кустарника.

САМОЛЕТЫ ПРИЛЕТЕЛИ ЧЕРЕЗ два дня после гибели Дейзи Этты, когда Том и Келли сидели в прохладной тени пирамиды канистр горючего, как раз в той яме, что вырыла Дейзи Этта, чтобы заправиться. Они склонились над бумагой с карандашом, пытаясь решить невозможную задачу: сочинить письменный отчет о том, что произошло на острове и почему они и их компания не сумели выполнить контракт. Они нашли Толстяка и Гарриса и похоронили их рядом с остальными. Эла Ноуэлза пришлось связать и оставить в лагере – они услышали, как он бредит во сне: ему все еще казалось, что Дейзи Этта жива, и он должен бродить по окрестностям и убивать для нее операторов. Том и Келли понимали, что расследование неизбежно, и сознавали, насколько неправдоподобно выглядит то, что случилось на самом деле. Теперь, когда они спаслись от такого чудовища, как Дейзи Этта, жизнь казалась слишком сладкой, чтобы подвести себя под расстрел за саботаж. Или за убийство.

Первые взрывы бомб прогремели на триста ярдов позади них, на границе лагеря, и в тот же миг у них над головами пролетел самолет, врезавшись в слон холма. Они помчались к Элу Ноуэлзу, развязали его, и все втроем побежали к укрытию. Они нашли его – странно сказать – внутри того кургана, откуда в Дейзи Этту вошло то, что сделало ее одержимой.

– Да будут благословенны их черные сердца, – торжественно произнес Келли, когда они с Томом стояли на краю обрыва и смотрели на пылающие остатки лагеря и пять разбившихся бомбардировщиков. Затем Келли взял бумагу с отчетом, над которым они так безуспешно трудились, и разорвал ее.

– А как быть с ним? – спросил Том, указывая на Эла Ноуэлза, который сидел на земле, сжимая и разжимая кулаки. – Ведь он может рассказать, даже если мы свалим все на то, что он спятил от бомбежки.

– А какое это имеет значение? – сказал Келли.

Том снова взглянул на Ноуэлза. Эл открыл рот и, не мигая, смотрел прямо перед собой, слюна стекала у него по подбородку.

Том с минуту подумал, потом улыбнулся:

– Ты прав, Келли. Никакого!

СТАРИКА С ОЖЕСТОЧЕННЫМ ЛИЦОМ фанатика звали Симон Эймс. Он смотрел, как рабочие заканчивали заливать бетоном куполообразное перекрытие бункера, и его словно вырезанные из камня черты на мгновение исказила странная смесь эмоций. Затем он снова перевел взгляд на робота, почти уже не различимого внутри помещения.

– Последнее творение Эймса, Модель 10, – печально сказал он сыну. – И самое ужасное состоит в том, что я даже не успел полностью ввести в его память необходимые данные! Этот робот должен был обладать всеми знаниями по физике: биологические науки сосредоточены в памяти другого робота – мужчины, а гуманитарные – у робота-женщины. Здесь же придется надеяться лишь на книги и записи, поскольку мы уже полностью переключились на создание только роботов-солдат. Из-за этого перепрофилирования пришлось прекратить эксперименты с человекоподобными роботами. – Старик всплеснул руками. – Дэн, ответь мне! Неужели совершенно невозможно избежать войны?

Юный капитан Ракетных Сил пожал плечами, губы его искривила горестная усмешка.

– Нет, отец. Они так долго пичкали людей байками о величии кровавых сражений и грабительских походов, что теперь просто вынуждены отыскать хоть какой-то предлог, чтобы использовать бесчисленные орды созданных ими роботов-убийц.

– Глупые, слепые идиоты!

Старик содрогнулся.

– Пусть то, что я сейчас скажу, звучит словно старушечьи страхи, но поверь мне, Дэн, это горькая правда. Если мы сейчас не сумеем предотвратить войну или хотя бы быстро ее не выиграем, человечество исчезнет! Я всю свою жизнь провел среди роботов и знаю, на что они способны и чего они никогда не смогут сделать! И именно поэтому трачу сейчас наше с тобой состояние на создание этих вот бункеров. Неужели ты думаешь, что это всего лишь моя прихоть?

– Нет, отец. Бог свидетель – я понимаю тебя и чувствую то же самое!

Дэн смотрел, как рабочие разровняли последние порции бетона, полностью замуровав за двадцатифутовой толщью стен бункра его содержимое. Теперь они заливали бетоном вход короткого туннеля, идущего из-под купола.

– Что ж, по крайней мере, если кто-нибудь выживет, ты сделал для них все, что мог. Остальное – в руках Бога!

Не отрывая взгляда от сооружения, Симон Эймс кивнул. Однако, когда он повернулся к сыну, тот не заметил удовлетворения на лице старика.

– Да, все, что можем. Но этого так ничтожно мало! Если бы мне предложили вымолить у Бога сохранить существование либо науки, либо жизни, либо культуры, я не смог бы выбрать что-то одно.

Взгляд его вернулся к последней надежде – этому мощному сооружению, построенному на века.

ВРЕМЯ ШЛО, УРОДЛИВЫЙ купол постепенно врастал в землю. В положенные сроки его омывали дожди и заносил снег. Над ним грохотали огненные ураганы смертельных для человечества войн. Но жизнь природы текла своим чередом, и бессмертное солнце смотрело сверху на вечный лес и милосердную траву, постепенно скрывших все следы исчезнувшего с лица Земли человечества – и его созидательные и его разрушительные деяния.

Десятилетия складывались в столетия, а внутри бункера неподвижно ждал своего часа сияющий корпус робота СА-10.

Однажды, во время грозы, прямо в купол ударила молния, спалив дотла растущее на нем дерево. Сила огненной струи была так велика, что она, пронзив толщу бетона, проложила себе путь по кабелю и, закоротив по пути некогда разрушенное взрывом реле времени, утекла в землю.

НАД ГОЛОВОЙ РОБОТА заливалась песней птица-кардинал. На бесстрастном металлическом лице появилось смутное выражение удивления, когда он повернул голову, чтобы взглянуть на птаху. Вспугнутая его движением птица улетела, а робот, устало вздохнув, продолжил путь, продираясь через кустарник, пока не оказался перед входом в свою пещеру.

Над ним сияло солнце, и он какое-то время разглядывал его. То, что это именно солнце, он знал и знал даже о сложной углеродистой цепи атомного распада, который происходит в недрах светила. Но он не знал, откуда ему это известно и почему.

Еще несколько секунд он стоял молча, а потом из его рта раздался долгий призывный крик:

– Адам! Адам, явись!

Он часто повторял этот зов, но теперь в нем не было страстной веры: теперь, скорее, звучало сомнение. Как и прежде, в ответ он услышал лишь безмятежный шум леса.

– Кто-нибудь! Бог! Боже праведный, ты слышишь меня?

И этот призыв не получил отклика. В траве прошелестела полевая мышь, над лесом парил сокол.