– Мне представляется, что кто-то опьянел, – пробормотало лиловое кустообразное существо в свою рюмку.

Форд, зашатавшись, грузно опустился на стул напротив Хотблэка Дезиато.

– Что это за вещь такая, ну, ты ее все играешь? – сказал он, неосмотрительно пытаясь опереться на бутылку, которая не замедлила опрокинуться – к счастью, в стоявший тут же бокал.

В честь этого удачного совпадения Форд осушил данный сосуд.

– Эта роскошная штука, – продолжал он, – ну, как там она звучит? Гры-ымм! Гры-ымм! Гхерммее-еррр! И еще чего-то, а в финале этот самый корабль врезается в солнце, и все взаправду, без фанеры!

В качестве наглядной иллюстрации Форд жахнул своим кулаком по собственной же ладони. Еще одна бутылка покатилась по столу.

– Корабль! Солнце! Бэмс – и нету! – кричал он. – Долой лазеры и прочую фигню, у вас, ребята, все настоящее – и солнечные вспышки, и солнечные ожоги. Ну а песни-то – настоящая бредятина.

Форд проводил взглядом ручеек жидкости, что с чавканьем выползал из бутылки на скатерть. «Непорядок», – подумалось ему.

– Эй, а не выпить ли нам? – воскликнул он.

В его размокшем рассудке вдруг всплыла мысль, что свидание с другом пошло как-то не так, чего-то не хватает… и это что-то как-то связано с тем фактом, что обрюзгший человек в платиновом костюме и шляпе из посеребренного фетра до сих пор не проронил ни «Привет, Форд», ни «Сколько лет, сколько зим!»… Строго говоря, он вообще еще ни слова не сказал. И даже не пошевелился.

– Хотблэк? – вымолвил Форд.

На плечо Форда опустилась огромная, мясистая рука. И пихнула его.

Неуклюже соскользнув со стула, Форд задрал голову, высматривая владельца беспардонной руки. Это оказалось несложно – сей муж был семифутового роста, да и сложением отличался недюжинным. Закрадывалось подозрение, что его смастерили на фабрике, где делают кожаные диваны – весь он был блестящий, увесистый и туго набитый чем-то – вероятно, мускулами.

Костюм, в который было затиснуто тело доблестного мужа, казался сшитым специально для него – чисто ради демонстрации, что подобное тело в костюм не больно-то затиснешь. Лицо мужа цветом напоминало яблоко, а фактурой – апельсин, но на этом сходство с нежными фруктами заканчивалось.

– Малыш… – произнес одышливый голос, выбравшийся из глотки великана, точно из горящего порохового погреба.

– Э-э, да-да? – светским тоном проговорил Форд. Приняв вертикальное положение, он был очень огорчен, что все равно кажется карликом относительно фигуры великана.

– Проваливай, – заявил тот.

– Да? – переспросил Форд, сам дивясь собственному безрассудству. – А вы кто?

Великан призадумался. Он нечасто слышал подобные вопросы. И все же нашел ответ.

– Я человек, который тебе говорит, чтоб проваливал, – сообщил он, – а не то я тебя сейчас сам провалю.

– Выслушайте меня, – сказал Форд нервно (досадуя, что его голова все кружится вместо того, чтобы поработать мозгами). – Послушайте, – продолжал он, – я принадлежу к числу самых старых друзей Хотблэка, а…

Он покосился на Хотблэка Дезиато, который даже ухом не вел.

– …а… – повторил Форд, соображая, что бы такое после этого «а» ввернуть.

Великан придумал собственный вариант продолжения фразы.

– А я – телохранитель господина Дезиато, – заявил он, – и я отвечаю за его тело, а за ваше не отвечаю, поэтому заберите ваше тело, пока его не повредили.

– Подождите минутку, – взмолился Форд.

– Никаких минуток! – загремел телохранитель. – Никаких поджиданий! Господин Дезиато ни с кем не разговаривает!

– Ну, может быть, вы ему позволите самому высказаться по этому поводу…

– Он ни с кем не разговаривает!

Форд умоляюще взглянул на Хотблэка и скрепя сердце признал, что факты гласят в пользу телохранителя. Его приятель по-прежнему не думал даже шевелиться, не говоря уже о выражении малейшей заботы о Форде.

– Почему же? – вопросил Форд. – Что с ним такое? Телохранитель объяснил.

В «Путеводителе по Галактике» сообщается, что «Зона бедствия», радиоактивная рок-группа из Гаграктраккской Зоны Духа, считается, по общепринятому мнению, не просто самой громкой рок-группой в Галактике, но вообще самым громким источником шумов во Вселенной. Фанаты считают, что идеальное место для наиболее гармоничного восприятия саунда группы – огромные концертные бункера в недрах земли, расположенные примерно в тридцати семи милях от сцены. Сами музыканты управляют своими инструментами по радио с борта надежно звукоизолированного звездолета, находящегося аж на орбите – зачастую даже на орбите какой-нибудь совсем посторонней планеты, вдали от той, где происходит сам концерт.

Их песни в массе своей просты для восприятия. Обычно в них рассказывается старая как мир история о встрече существа-юноши с существом-девушкой при серебряной луне, которая немедленно взрывается по неизвестной причине.

На многих планетах выступления «Зоны бедствия» давно уже запрещены. В меньшинстве случаев – по эстетическим соображениям, а в большинстве – потому что стиль общения группы с залом противоречит местным договорам о стратегическом вооружении.

Однако этот факт не мешает группе наращивать свое состояние путем расширения горизонтов чистой гиперматематики. Ее главный бухгалтер-исследователь недавно удостоился звания профессора неоматематики в Мегагаллонском университете за создание «Общей и частной теории налоговых выплат „Зоны бедствия“», которой он доказал, что ткань целого пространственно-временного континуума поддается не только искривлению, но и надуванию.

К столику, где сидели в ожидании развлечений Зафод, Триллиан и Артур, приковылял Форд.

– Ради всего святого, еды, – пробормотал он.

– Привет, Форд. Поговорил ты с этим мастером шума? – поинтересовался Зафод.

Форд уклончиво помотал головой:

– С Хотблэком? Поговорил, в некотором роде…

– И что он сказал?

– Ничего особенного. Он… ну понимаешь… Он на год скончался. Из-за налогов. Мне надо сесть.

С этими словами Форд сел. Подошел официант:

– Что вы предпочитаете – посмотреть меню или познакомиться с Главным Блюдом Дня?

– Чего-о? – вскричал Форд.

– В смысле? – вскричал Артур.

– Как? – вскричала Триллиан.

– Это круто, – заметил Зафод. – Давайте хором скажем: «Как мы рады вам, госпожа Говядина!»

* * *

В маленькой каморке в одном из щупальцев ресторана тощий долговязый мужчина отогнул занавеску, и в лицо ему заглянуло забвение. Лицо это не было красивым. Глаза запали, щеки ввалились, тонкие губы чересчур крупного рта, раздвигаясь, открывали взору длинные, так сказать, лошадиные зубы.