Владимир торопился. Ему не терпелось поскорее вернуться к своей возлюбленной. Поэтому, не обращая внимания на оглушительный приветственный рев, он уселся на высокий дубовый трон, изукрашенный золотом и искусной резьбой, и сразу перешел к делу:

– Речите, други!

Первым поднялся киевский боярин Претич и с глубоким поклоном обратился к Владимиру:

– Великий князь! Не гневайся на нас, неразумных, что не можем своим малым умишком охватить твоих великих замыслов, а потому отрываем тебя от утех свадебных…

– Чего же ты не уразумел? – нетерпеливо заерзал на троне Великий князь.

– Не могу понять, княже, какой бог у нас теперь главный.

– Христос! – недолго думая, выпалил Владимир и вызвал настоящую бурю.

– Слава Иисусу! – заорали христиане.

– Перун! – громыхали гридни, не участвовавшие в походе на Херсонес и потому некрещеные.

– Род! Род главный! – не менее яростно кричали волхвы.

– Велес! – не отставали смерды.

Молчал лишь Претич. Он терпеливо дождался, пока утихли крики, и снова спросил:

– А за что новому Богу такой почет?

Боярин сделал упор на слово «новому», но кто-то из сторонников христианства весело пошутил:

– Бог хоть и новый, а с бородой, как у тебя, Претич!

Народ громыхнул дружным смехом.

– Да они похожи, как две капли воды!

– Все мы тут бородатые!

Боярин терпеливо сносил все насмешки, ожидая ответа Великого князя. Но тот вдруг спросил:

– А ты как думаешь?

– Я бы не сказал, что Он самый сильный.

– Зато Он самый мудрый.

– Но Он и не грозный.

– Зато самый добрый.

– Но Он не славянский бог.

– Он и не греческий, и не римский, а те и другие Ему поклоняются. Видно, есть за что. Он Бог для всех!

Претич снова склонил голову:

– Доверяю твоей мудрости и подчиняюсь твоей воле. – Боярин выпрямился и воскликнул: – Слава Христу!

– Слава! – подхватил народ.

Все, кроме волхвов, подняли наполненные вином кубки и залпом осушили их.

События развивались так, как и задумал Добрыня. Однако дальше все пошло не так…

– Княже, а как быть с остальными богами? – спросил кто-то из дружинников.

– Не богами, а идолами, – поправил того Владимир и решительно махнул рукой: – Снести!

Ропот прокатился по княжескому двору.

– Как снести?!

– Продал нашу веру!

– Променял на принцессу!

Вперед снова выступил Претич.

– Княже, как же так? Мы же приняли Христа, как родного!

– Да, – согласился Владимир.

– Мы же признали Его главным Богом!

– Да.

– Зачем же сносить других богов? Зачем гневить их понапрасну?

– А затем, что идолы требуют жертв.

– Чего? – не расслышал боярин.

– Идолам нужны наши жизни! А я этого не хочу!

– А при чем здесь Христос?

– Ему не нужны жертвы!

– Чего же Он хочет?

– Любви!

– А кто же тогда будет любить наших девок? – непонимающе развел руками Громыхало.

Приступ хохота потряс княжескую округу. Так, со смехом, киевляне прощались со старой верой. Владимир, утирая слезы, изрек:

– Не прибедняйся, Громыхало: твоих силенок хватит на всех.

Не смеялись лишь волхвы. С каменными лицами, молча сидели они за длинными столами и не прикасались ни к питью, ни к яствам. Лишь гордо держали свои седые головы.

– Что грустите, кудесники? – задорно обратился к ним Великий князь.

Из-за стола встал верховный жрец Ган.

– Печалимся, княже.

– О своих идолах?

– О людях.

– О каких?

– О тех, кто отвернулся от богов наших предков.

– Уж не на меня ли ты намекаешь?

– На тебя, княже. Разве не ты шесть лет назад возвел в Киеве и по всей Руси священные капища? Разве не ты воздал хвалу нашим богам? Разве не ты принес им первые жертвы?

– Я, – согласился Владимир.

– Почему же сейчас ты от них отрекаешься? Не из-за царевны ли?

Все, затаив дыхание, ожидали ответа Великого князя, и тот тихо, как бы про себя, молвил:

– Да, из-за Анны. Все твои идолы не стоят ее мизинца.

– Как ты смеешь?! – взъярился Ган.

– Смею, – твердо ответил Владимир. – Я их воздвиг – я их и снесу. Я думал, что пантеон объединит Русь, но ошибся. Каждый народ продолжает поклоняться своим идолам. А ведь Творец один. Ему и будем молиться!

Великий князь обвел пламенным взором внимавший ему народ.

– Будем?

– Будем! – подхватила дружина.

– Будем! – поддержал простой люд.

По-прежнему молчали лишь волхвы.

– Так ты еще о нас печалишься? – обратился Владимир к Гану.

– Да, княже.

– И что же нас ждет?

– Смерть! Смерть страшная и лютая! Но еще бо́льшая кара настигнет тех, кто осмелится поднять руку на Перуна!

Глаза волхва яростно сверкнули. Свой посох он поднял над головой, грозя всякому, кто осмелится посягнуть на его божества.

– Ты бородой-то не тряси, – миролюбиво посоветовал ему Владимир, – а то всю еду со стола снесешь.

Белая, ниспадавшая почти до колен борода Гана в самом деле, то ли от возмущения, то ли от гнева ее хозяина растопырилась во все стороны и колыхалась, как конский хвост на ветру.

После едкого замечания Великого князя, волхв, устав держать посох, грохнул им оземь, но борода по-прежнему ходила ходуном, а глаза метали молнии в сторону Владимира.

А тот уже обратился к верной дружине:

– Кто дерзнет бросить вызов идолам?

– Приказывай, княже!

– Нет, кто по своей воле пойдет?

Заметив легкое замешательство среди воинов, Ган в третий раз поднял посох:

– Смерть! Смерть отступникам!

– Хватит пугать нас своими деревяшками! – гаркнул в ответ Громыхало. – Ежели часто пугать, то уже и не страшно. – Он решительно вышел вперед: – Я готов, княже.

Следом, грохоча сапогами, шагнула вся дружина, и каждый выдохнул:

– Я готов, княже!