Повернулся лицом к дому.

– Заходи! – услышал голос Жидкова.

Мысленно ответил ему: «Как скажешь, дорогой. Как скажешь».

* * *

– Вот, садись за стол, – распорядился хозяин дома.

Кивнул на окрашенный в коричневый цвет деревянный стул со спинкой и фанерным сиденьем (сам он при этом натягивал штаны). Застегнул пуговицы на ширинке, накинул на плечи подтяжки. Ладонью провел по небритому подбородку, будто прикидывал, что делать дальше: совершить утренние мыльно-рыльные дела или прежде напоить гостя чаем. И улыбался мне – приветливо так, по-доброму, как стоявший в окружении пионеров Владимир Ильич Ленин на картинке в том учебнике немецкого языка, что я взял в институтской библиотеке.

– Сейчас поставлю чайник, – сообщил Жидков. – Там, в летней кухне. Быстро закипит. Не успеешь заскучать. Печенье вон, на столе, в тарелке под полотенцем. Угощайся.

Снова потрогал щеки, вздохнул.

– Побреюсь, когда ты уйдешь.

Он взмахнул рукой – отогнал от себя муху. Сказал:

– Скоро вернусь.

Направился к сеням.

– А чемодан?! – сказал я.

Плюхнулся тощим задом на стул, заставил фанеру сиденья застонать.

Жидков остановился.

– Здесь он, – сказал мужчина. – Вон стоит. Целехонький.

Указал рукой в сторону печи.

Я обернулся.

Мой антикварный чемодан обнаружился около стены, в тени от печки. Стоял рядом со стопкой плетеных корзин и пирамидой из ведер. С виду целый, без новых отметин на поверхности. Я этому факту, признаться, обрадовался: расставаться с немногочисленным имуществом не хотел. Мне прошлому содержимое чемодана показалось бы ворохом мусора, но для нынешнего меня оно представляло немалую ценность. Особенно свитер, единственная пока альтернатива той кофте, в которой я ездил в колхоз.

– Неужто боялся, что я его присвою?

Рихард Жидков усмехнулся.

– Не, дядька, – сказал я. – Не боялся. Так, просто спросил…

– Просто…

Мужчина покачал головой.

– Жди, скоро вернусь, – сказал он. Хмыкнул. – Можешь пока проверить свои вещички; убедись, что я не умыкнул твои портки.

* * *

Жидков ушел.

Я слышал, как скрипели под ним ступени крыльца.

«Безобидный», – вновь вспомнилось определение, данное Рихарду Жидкову моей институтской кураторшей. Хозяин этого дома и правда показался мне обычным дядькой. Самым обыкновенным. Ничем особенно не примечательным (хотя в прошлой жизни я бы посчитал его слишком щуплым и мелким). Без заметных отклонений в поведении. Он злился, когда и полагалось злиться. Когда положено – улыбался. Не сразу доверял незнакомцам. Но и не выглядел нелюдимым.

«Каннибал» – так было написано на папке, куда Людмила Сергеевна сложила газетные статьи и собственные записи об этом человеке. Рихард Жидков не показался мне тем самым чудовищем, которым журналисты в девяностых запугивали жителей Зареченска, безжалостным убийцей и людоедом. Я попытался представить, как Жидков своими детскими пальчиками отрывает от мертвых тел человеческую плоть, и улыбнулся: уж очень сюрреалистичной выглядела нарисованная моим воображением картина.

Я огляделся. Интерьер дома мне показалось скромным даже для полузаброшенной дачи, и уж тем более для городского жилища. Комната, где я сейчас находился, походила на гостиную. Почти без мебели, лишь одинокий сервант у белой стены да небольшой стол с тремя стульями. Коричневые половицы под ногами (выкрашенные под цвет мебели), приколоченные гвоздями с большими шляпками. Почти четвертую часть комнаты занимала свежепобеленная печь с железной заслонкой, под которой на полу я разглядел крошки древесного угля.

И никаких признаков расчлененных человеческих тел.

Почувствовал шевельнувшиеся в душе сомнения. «А как ты думал, будет выглядеть его жилище? – спросил сам у себя. – Надеялся увидеть законсервированные головы в банках за стеклом на серванте? Человеческую кожу на стене вместо этих дурацких ковров? Чаши из черепов и вазы из тазовых костей на столе?» Стянул с тарелки полотенце. При виде печенья (невзрачного, «песочного», много раз ел похожее в детстве) заурчал живот, будто я оставил его сегодня без завтрака.

«А еще печенье из костной муки, – добавил я. – Конечно же, из человеческой».

* * *

Хозяин дома вернулся бодрым, улыбчивым (прогулка хорошо повлияла на его настроение), с эмалированным чайником в руках (из носика чайника все еще шел пар). Ухмыльнулся, отметив, что я не притронулся к чемодану. Достал из серванта разделочную доску – бросил ее на стол, водрузил на нее чайник. Поставил поверх фанерной столешницы две пол-литровые чашки, в центре стола установил сахарницу и жестяную коробку, от которой пахло чаем, мятой, листом смородины и незнакомыми мне травами.

– Обрадовалась тетка твоему приезду? – спросил Жидков.

Он сыпанул в чашки из жестяной коробки по полгорсти засушенной смеси из чая и трав, залил заварку кипятком. Придвинул ко мне сахарницу, положил рядом с ней алюминиевую десертную ложку. Мой нос уловил недурственный запах: от чая Рихарда Жидкова пахло не хуже, чем от тех чайных пакетиков, что я раньше покупал в супермаркетах. Мой юный организм восторженно поприветствовал этот аромат громким урчанием в животе, чем вызвал улыбку на лице хозяина дома, вполне приятную, не холодную.

– А чего бы ей не радоваться? – сказал я. – Мужик в доме появился! Ейный-то муж уж три года как помер. А от дочек какой прок? Девки-то они работящие… Но бабы – они и есть бабы. Ни крышу подлатать не могут, ни забор поправить, ни пол в доме перестелить. А я парень рукастый. Чего б не радоваться такому помощнику?

Придвинул к себе чашку, поводил носом над поднимавшимся от нее столбом пара.

– Что, ты и с крышей справишься? – слишком уж наигранно удивился Жидков – явно пытался подбросить мне повод для хвастовства.

– Так… эта… мы с батей только в прошлом году крышу латали. Над летней кухней. Чего там сложного-то?

«Наливай, да пей», – добавил я мысленно – по привычке.

Щедро сыпанул себе в чай четыре ложки халявного сахара.

– Я мыслю: повезло твоей тетке, что ты в Москве не остался, – сказал Жидков.

– А то!..

– Что, сложные в столице были экзамены?

Я тоскливо вздохнул. Пожаловался:

– Не то слово, дядька! Такое у меня спрашивали, о чем я отродясь в Каплеевке не слыхивал! А я ведь в своей школе не последним учеником был! Честное комсомольское! У меня в аттестате только две тройки! По русскому и по математике. Тетка сказала: с таким аттестатом меня без проблем в училище возьмут.

– Возьмут, возьмут, – поддакнул хозяин дома. – С хорошим аттестатом, да еще и комсомольца… Чего б не взять-то? Да еще и работящего…

Он склонился над чашкой, спрятал от меня улыбку.

«Вот нисколько он не похож на того Каннибала, о котором трубили газеты», – подумал я.

– Ты пей чай-то, – сказал Жидков. – И печенье бери. Не стесняйся.

Я послушно пригубил горячую чашку. Под пристальным взглядом хозяина дома. Но сделать даже крошечный глоток чая не рискнул: