Падает на плечо и дальше, ниже. Брызжет кровь.

Нож отлетает в сторону и грохочет по полу.

Германия, Берлин, административный округ Лихтенберг, Арендсвег, 11, квартира 1Н

Байцахан в розовой больничной пижаме стоит над избитым в фарш набатейцем и изо всех сил пытается удержать тяжеленное тело мертвой кури.

Все, что дунху сделал сам, – схватил Элис за шею и сжал ее. Остальное – заслуга его новой руки. Маккавей с матерью объясняли ему возможности этой штуки. Говорили что-то насчет давления на квадратный сантиметр и увеличенной силы захвата. Байцахан пропустил тогда их слова мимо ушей.

Хотел проверить все лично.

Рука его прорывается сквозь кожу, мускулы, кости кури, словно это не человек, а охапка соломы. Через 3,7 секунды Байцахан вытаскивает наружу кусок позвоночника. Тот веревкой повисает в руке дунху.

Байцахан отпускает тело, и оно тяжело валится на бок.

Голова болтается на куске кости и ошметках плоти. Судороги еще несколько секунд сотрясают тело кури, оно дрожит. Как же неохотно она расстается с жизнью.

Как же неохотно.

Наконец замирает.

Байцахан плюет на искалеченное тело.

Элис Улапала мертва.

Ее Последняя Игра закончена.

Маккавей лежит рядом с телом кури. Грудь его вздымается и опадает. Он избит до полусмерти, но выживет.

– Рука работает, – удовлетворенно замечает Байцахан. Так, словно с Маккавеем ничего не случилось. И словно Екатерина не лежит мертвая всего в метре от них. – Отлично работает.

Дунху вспоминает Турцию. Драку с Калой. Маккавей тогда спас его почти точно так же: подкрался к шумерке и всадил нож ей в спину.

– Теперь мы с тобой квиты.

Он не сводит с механической руки восхищенного взгляда. Маккавей нечленораздельно мычит, очевидно соглашаясь с напарником. Разбитый рот и раздробленный зуб, впившийся в губу, не дают ему выговорить ни слова. Маленький монстр сейчас может покончить с ним в одно мгновение. А что, отличная идея: у него на счету будут сразу двое выбывших Игроков – всего за несколько секунд. Набатеец это понимает и благодарен дунху, что у того еще осталось чувство чести. Или признательность. Или принципы, которым это юное чудовище почему-то до сих пор следует.

Так что Маккавею есть за что быть благодарным. К тому же через несколько минут он отключится, и придется во всем полагаться на дунху. Роли меняются.

Байцахан почесывает задницу через разрез в больничной пижаме.

– Пойду отолью, – возвещает он и бесшумно удаляется.

Его шаги легче, чем у набатейца, тут Элис не ошибалась.

Хотя для нее это все равно ничем хорошим не закончилось.

Свет меркнет в глазах Маккавея.

Но, в отличие от кури, он еще очнется.

Индия, Сикким, Долина Вечной Жизни,

Наступает очередь Шари отойти ко сну.

И ей снится ужасный сон.

Она видит все, что произошло в берлинской квартире. Так, словно она была там, на другом конце света. Видит Элис в той спальне, умирающую трудно, мучительно. Шари кричит. Плачет. Пинает набатейца. Бросается на дунху, сжимая в руках длинный жезл, увенчанный сплетением шипов.

Но удары ее проходят сквозь противников. Она – призрак. Во сне время летит быстро. Шари видит, как Игроки собираются, уходят. Высоченный Маккавей обнимает низенького Байцахана за плечи.

Дунху любуется своей механической рукой.

Элис остается.

Истерзанная. Холодная.

Хорошая Элис. Благородная Элис.

Мертвая Элис.

Шари опускается возле ее тела на колени. Пытается придать мертвой кури более достойную позу. Не получается. Шари понимает: то, что она только что видела, – это не сон. Игрока, который смог бы защитить малышку Элис от всего мира, больше нет.

Это кошмар.

Она выбегает из комнаты, чтобы проследить за набатейцем с дунху. Но едва только хараппанка переступает порог квартиры, ее переносит в другое место.

Теперь она стоит, по шею в холодной воде, в маленькой пещере. Вода отливает голубым. По каменным стенам и потолку пляшут колеблющиеся огоньки.

Шари пробует воду.

Соленая.

Девушка добирается до небольших мостков у стены и выходит из воды. Она обнажена. Ни единый звук сюда не долетает. Лишь волны перешептываются – еле слышно, будто Шари слушает далекий морской прибой.

Каменные стены изрезаны узорами. Это группы слов. Санскрит.

Шумерская клинопись. Египетские иероглифы. Кельтский. Хараппский. И еще один язык, которого Шари никогда не видела: четко высеченные в камне черточки, вертикальные линии, точки, больше всего похожие на какой-то доисторический шрифт Брайля.

Среди слов, как математическое конфетти, рассыпаны цифры – современные, арабские, – на первый взгляд, в совершенно случайном порядке.

04011398445134074371876378452911036566102131964652158293456.

Шари идет вдоль стены. Ведет пальцами по странным письменам.

Читает санскрит. Это отрывок из «Махабхараты» – священной книги индусов, которую Шари полностью выучила наизусть в девять лет. В отрывке рассказывается о Дроне и Арджуне, о витязе Карне и его победах, о великом Кришне и сражении при Дварке, о Шикханди и Бхишме. О великой битве на Курукшетре.

О четырех целях человеческой жизни, далеко не всегда благородных и возвышенных. Дхарма, артха, кама, мокша.

Праведность, богатство, страсть, освобождение. Ради них живет человек. Ради них кипят битвы. Ради них льются реки крови.

Шари обходит пещеру, и вода постепенно тускнеет. Воцаряется темнота.

Смолкает звук прибоя.

А на стене загораются цифры.

Тут. Там. И здесь.

Десять цифр вдруг отделяются от камней, в которых вырезаны, и повисают посреди комнаты. Крутятся вокруг своих осей.

4922368622.

Шари откуда-то знает, что это важно. Ей кажется, что, может быть, это подарок Элис. Подарок ей – на прощание.

Надо запомнить эти цифры.