Норман Брук – впоследствии секретарь кабинета – вспоминал, что именно после этого выступления он «впервые осознал, что Черчилль как раз тот „пилот во время шторма“, который проведет нас через кризис войны». Слушая выступление первого лорда, Брук окончательно убедился в том, что назад пути нет.

«Больше предотвращать войну нельзя – мы в состоянии войны; и вот человек, которому можно доверить ее руководство со всей энергией и решимостью» [449] .

Другие испытывали значительно меньше оптимизма – в связи с возможным повышением военно-морского министра. В частности, личный секретарь Чемберлена Джон Колвилл записал в своем дневнике:

«Слушал речь Уинстона Черчилля по радио. Вдохновляет. Уинстон определенно внушает уверенность и силы. Я полагаю, он станет премьер-министром до окончания войны. Тем не менее, если судить по мнениям о нем, как о не внушающем доверие и крайне неустойчивом человеке, тогда он может повести нас по самым опасным тропам. В то же время он единственный человек в нашей стране, который вселяет общее уважение; возможно, с возрастом он стал менее склонен к стремительным приключениям» [450] .

Выступление главы Адмиралтейства произвело впечатление не только в Британии, но и на другой стороне Ла-Манша. Уильям Ширер отметил в своем дневнике на следующий день:

«Местный энтузиазм немцев относительно быстрого перемирия сегодня немного поубавился после речи Черчилля прошлой ночью» [451] .

Черчилль был далеко не первым европейским политиком, кто обратился к такому новому для своего времени медиаресурсу, как радио. К моменту начала Второй мировой войны Гитлер активно использовал радио для пропаганды своих идей уже в течение шести лет. Однако Черчилль стал первым британским государственным деятелем, который смог благодаря радиовыступлениям войти в дом большинства англичан, проникнуть в их сердца и души, вдохновить их на подвиги и вселить им столь необходимую в таких случаях уверенность.

...

До начала Армагеддона аудитория Черчилля в основном ограничивалась депутатами палаты общин, посетителями лекционных залов и избирателями во время предвыборных кампаний. В 1930-е годы вход британскому политику на радио был заказан. По мере нарастания напряженности в международной сфере глава Би-би-си Джон Рейт старался снижать градус передач. К микрофону приглашались лишь члены правительства, последовательно проводившие политику умиротворения и сообщающие слушателям лишь те новости, которые приятно ласкали их слух. Черчилль был не из их числа.

Все круто переменилось в первый осенний день 1939 года. Война стала главной темой, военно-морской флот Его Величества – одним из главных участников, а первый лорд Адмиралтейства – главным глашатаем правительства. Черчилля услышали миллионы, что превратило его, несмотря на неудачи на море, в одного из самых популярных членов военного кабинета.

Американский историк Вирджиния Коулз отмечает, что, когда Черчилль произнес: «Мы начали и мы продолжим эту борьбу – с Божьей помощью и убеждением в том, что мы стоим на страже цивилизации и свободы, мы продолжим бороться, мы продолжим сражаться до самого конца», британцы увидели в нем «уверенного и сильного лидера, проводника, в котором они так нуждались и которого не могли найти больше нигде» [452] .

Благодаря умело выстроенной системе коммуникаций, Черчилль смог переключить внимание общественности на себя, демонстрируя лучшие качества лидера – уверенность в себе, силу воли, стойкость и твердость убеждений.

Он использовал малейшую возможность для выступлений, для распространения положительных эмоций, для передачи другим своего настроя и воли к победе.

Двадцать третьего февраля 1940 года Черчилль собрал в лондонской ратуше героев битвы при реке Ла-Плата [453] . Он не случайно выбрал Гилдхолл – место особое, на протяжении веков служившее средоточием власти, достаточно сказать, что там до сих пор избирают лорд-мэра лондонского Сити. Уже само здание с готическим фасадом, гербами и статуями национальных героев – Уильяма Питта, Артура Веллингтона и Горацио Нельсона – создавало особый настрой.

...

В своем выступлении первый лорд Адмиралтейства объединил атмосферу героического прошлого и суровой современности:

«Дух наших матросов и офицеров еще никогда не был так силен и высок, как в настоящий момент. Герои-полководцы прошлого смотрят на нас с чувством, что островная нация не стала менее бесстрашной и отважной и что те стандарты мужества, которые были установлены в прошлом, остаются незыблемы и со сменой поколений. Не зря адмирал Харвуд [454] послал бессмертный сигнал Нельсона, приняв решение атаковать на полной скорости противника, который спокойно мог затопить любое из его судов залпом из тяжелых орудий. К бессмертному девизу адмирала в битве при Трафальгаре 135 лет назад – „Англия ожидает, что каждый из вас исполнит свой долг“ – теперь можно добавить не менее гордое продолжение: „Флот здесь!“» [455] .

Многовековой зал Гилдхолла уже давно не знал такой бурной овации.

Известный своими антивоенными стихами времен Первой мировой войны английский поэт Зигфрид Сассун написал Эдварду Маршу после этого выступления:

«Какой апофеоз для Уинстона! Я считаю, что сегодня он самый известный – впрочем, как и самый способный – политик в Англии. Он, должно быть, упивается подвигами военно-морского флота, которые и в самом деле великолепны» [456] .

По мере развития конфликта выступления первого лорда Адмиралтейства становились все более эмоциональными, все глубже западали в душу, все чаще выходили за рамки войны на море, касаясь общего ведения боевых действий, общего настроя на победу, настроя – умереть или выстоять.

«Значит – за дело, в бой, к труду: каждый на своем месте. Вступайте в армию, командуйте в воздухе, двигайте вооружения, душите немецкие подводные лодки, вылавливайте мины, пашите землю, стройте корабли, охраняйте улицы, ухаживайте за ранеными, ободряйте павших духом и чтите отважных. Вперед, все вместе к победе! Нельзя терять ни одной недели, ни одного дня, ни одного часа» [457] .

Несмотря на положительный эффект от выступлений Черчилля, далеко не все политики благожелательно относились к публичной активности главы Адмиралтейства. Министр иностранных дел лорд Галифакс, к примеру, не скрывал своей озабоченности негативной реакцией нейтральных стран, которая, по его мнению, была результатом выступлений его коллеги по военному кабинету. На глаза Галифаксу попалась служебная записка профессора Э. Карра из департамента иностранной прессы Министерства информации, который, в частности, отмечал: