Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кабинете повисла тишина, и только виски с неприятным плеском наполнил стакан, предназначавшийся моему неожиданно живому отцу.
— Что вы имеете ввиду? — не поняла я.
— Надя, я дал твоей матери достаточно денег, чтобы она держала язык за зубами, — лицо мужчины неприязненно скривилось.
— В таких случаях женщины предпочитают ежемесячное пополнение счета, — усмехнувшись, согласился Антон. Я перевела на него взгляд, полный непонимания.
— Что происходит? — шепнула я.
— Твоя мама работала в архиве в конторе моего отца. И, конечно, она не могла упустить шанса закрепиться в Москве.
— На что вы намекаете? — я начинала злиться.
— Она меня соблазнила, хотя на тот момент мне уже была выбрана невеста из подходящего круга. А потом заявила, что беременна, — Герман Сергеевич развел руками, а Антон снова согласно закивал.
— Классика жанра, — добавил он, отпив виски.
Я молча переводила взгляд с одного мужчины на другого, не зная, как реагировать на услышанное.
— Сколько? — прямо спросил Герман, глядя в упор на меня.
— Что? — снова переспросила я.
— Сколько ты хочешь за молчание? — пояснил он, — У меня семья. И наследники уже есть. Сама понимаешь, шумиха мне сейчас не нужна.
— Надин полностью обеспечена, — встрял Антон, не желая уступать в игре, где нужно мериться толщиной кошелька.
Всю свою жизнь я держала в голове идеальный образ отца. Сильный, оберегающий, надежный и безмерно любящий мою маму, но волею судьбы ушедший из жизни слишком рано.
И вот отец — настоящий, а не выдуманный, появляется в моей жизни и предлагает деньги за то, чтобы я молчала. Чтобы не рушила его семью, чтобы не мстила за жизнь, которую он испортил моей матери.
— Какой же ты мерзкий, — процедила я сквозь зубы.
— Ты что-то сказала? — мужчина склонился ближе ко мне, и я, не сдержавшись, схватила его стакан и плеснула виски в прямо в наглую рожу своего отца.
Тот хрипло рассмеялся и, отклонившись на спинку стула, обратился к Антону:
— Я хотел по-хорошему. Если она каким-то образом заденет честь моей фамилии, я буду действовать иначе, Антон Игоревич, — тон Германа Сергеевича звучал предельно холодно, но меня его угрозы не пугали, ведь касаться его фамилии я не собиралась. Хватит с меня этой мерзости!
Антон понимающе кивнул, и я истерически хохотнула.
— Как чудно, что вы встретились. Заключите какой-нибудь контракт, чтобы не терять время даром, — громко чиркнув стулом по паркету, я поднялась и, не оборачиваясь, покинула кабинет.
На пути мне встретилась Гела Микаэловна, которая при виде взбешенной меня довольно улыбнулась.
— С возвращением в Москву, — с наигранной дружелюбностью поприветствовала она, — Эксперимент с Булкиным закончился?
Я кивнула, отведя взгляд из-за нахлынувших воспоминаний.
— Спасибо, Гела, — неожиданно искренне сказала я.
— За что? — она вопросительно приподняла тонкую бровь.
— Булкин — возможно, лучшее, что было в моей жизни, — тихо ответила я и, махнув на прощание, направилась к лифту. Больше я сюда не вернусь — это я знаю точно.
— Надин, подожди! — около лифта меня нагнал Антон.
В привычной властной манере он до боли схватил мое предплечье и прижал к себе.
— Отпусти меня, — я выдернула руку и сделала шаг в сторону.
Говоря эти слова, я имела ввиду не только свою руку, но и свою жизнь в целом, и, судя по взгляду, Антон это понял.
— Надин, не глупи, — он покачал головой, окидывая меня строгим взглядом. — Неужели тот мальчишка настолько запудрил тебе мозги?
— Наоборот, — возразила я, — Он раскрыл мне глаза. Если ты не против, я поеду к тебе, чтобы собрать вещи.
— Надин, — Антон с особым нажимом произнес мое имя, и мне даже стало смешно.
— Надя. Зови меня Надя. Это мое имя, — я усмехнулась сама себе, а Антон, вздохнув, потер виски.
— Ты же понимаешь, что назад пути не будет?
Я кивнула, в первые в жизни на сто процентов уверенная в своем решении.
— Спасибо тебе за все, Антон. Если бы не ты, я не нашла бы себя, — честно призналась я, но мужчина уже взял себя в руки.
Коротко кивнув, он формально ответил:
— Береги себя, Надежда.
Одарив меня на прощание равнодушным взглядом, он отвернулся и, уверенно ступая, направился в кабинет. Интересно, хотя бы в молодости он позволял себе проявлять настоящие чувства? Впрочем, это уже не моя проблема.
* * *
Я собрала вещи и в короткие сроки нашла небольшую съемную квартиру, особо не придираясь к условиям, ведь я была уверена, что это ненадолго. Матвей помог мне перевести вещи, и я даже извинилась перед ним за то, как неуважительно относилась к нему и за то, что звала его дурацким именем Маттео, словно он был героем латиноамериканской мыльной оперы.
Тридцать первого декабря я снова открыла в списке контактов номер Коли, но так и не смогла нажать на вызов. Я сама все испортила. И кому, как не мне, исправлять ситуацию. И начать я должна с мамы.
Оставив вещи на съемной квартире, я собрала маленький чемоданчик и отправилась в родную деревеньку и выпала из жизни на долгих две недели, за которые успела тысячу раз обнять маму, хоть та и не привыкла к такому близкому контакту со своей холодной и строгой дочерью. Я не стала рассказывать ей о встрече с Германом Лисовым, но по глазам матери я видела, что все сказанное им — было полной чушью. Не было никакого спланированного соблазнения. Мама влюбилась в него, как дура, и позволила разбить свое сердце. Размышляя о том, что произошло между ними много лет назад, я все же задала маме один вопрос:
— Если бы можно было вернуть время назад, — начала я, помешивая смородиновое варенье в чае, но мама так и не дала мне закончить.
— Я ничего не поменяла бы, — призналась она, неведомым образом понимая, о чем я говорю.
— Но ведь это сломало твою жизнь, — я глянула на нее — усталую, в домашнем халате, но в то же время такую родную и теплую. И как я могла столько лет держаться на расстоянии?
— Это дало мне надежду, — мама едва заметно улыбнулась, касаясь моего плеча. Даже не знаю, говорила она о надежде на светлое будущее или обо мне, но мне от ее ответа стало легче.
Что бы ни происходило — это часть нашей истории. Не испытав боли, ты не признаешь истинного счастья. Не пройди я весь этот путь, я так и не поняла бы, что по-настоящему ценно в жизни.
— Я никогда не говорила тебе, — я погладила мамину мозолистую руку, — Я люблю