— И умно делаете, что не едите эту ерунду, — подхватил мистер Макдугал. — Я и сам не ем краба. Не идет под виски. А теперь, если вы отопьете немного воды со льдом и протянете мне под столом стакан, у меня найдется в кармане фляжка, которой хватит на нас двоих.

Уормолд протянул было руку к стакану, но тут его взяло сомнение. Кто такой этот Макдугал? Раньше он его никогда не видел, да и об отъезде Макинтайра он слышал впервые. Разве не могли они отравить воду в стакане, а то и виски в фляжке?

— Почему уехал Макинтайр? — спросил он, не выпуская из руки стакан.

— Да просто так, — оказал мистер Макдугал, — взял и уехал. Отпейте-ка воды. Не хотите же вы совсем утопить в ней виски. Это самое лучшее шотландское солодовое.

— Я не пью так рано. Спасибо.

— Правильно делаете, если не доверяете здешней воде, — как-то двусмысленно сказал мистер Макдугал. — Я и сам пью неразбавленное. Если не возражаете, мы оба будем пить из колпачка моей фляжки…

— Нет, право, нет. Днем я не пью.

— Это англичане, а не шотландцы выдумали особые часы, когда можно пить. Скоро они придумают часы, когда можно умирать.

Картер сказал ему через стол:

— А я вот выпить не прочь. Моя фамилия Картер.

И Уормолд с облегчением увидел, как Макдугал наливает виски Картеру; одно из его подозрений отпало — кому нужно травить Картера? А все-таки, подумал он, есть что-то подозрительное в том, как Макдугал хвастает своим шотландским происхождением. Тут попахивает подделкой, как от Оссиана[44].

— Свенсон, — резко провозгласил мрачный скандинав, прикрытый шведским флажком; впрочем, Уормолд только предполагал, что флажок шведский, — он никогда не мог с уверенностью отличить национальные цвета скандинавских стран.

— Уормолд, — представился он.

— Какого черта они расставили это молоко?

— Мне кажется, — сказал Уормолд, — доктор Браун слишком педантично соблюдает правила.

— Или смеется над ними, — сказал Картер.

— Не думаю, чтобы у доктора Брауна было так уж развито чувство юмора.

— А чем вы занимаетесь, мистер Уормолд? — спросил швед. — Кажется, мы с вами не встречались, хотя я вас и знаю в лицо.

— Пылесосами. А вы?

— Стеклом. Вы же знаете — шведское стекло лучшее в мире. Какой вкусный хлеб. Вы не едите хлеба?

Вся его беседа, вероятно, была приготовлена заранее, с помощью разговорника.

— Больше не ем. От него, говорят, толстеют.

— Я бы лично сказал, что вас подкормить не мешает. — Свенсон разразился мрачным хохотом, прозвучавшим как жалкая попытка оживить глухую полярную ночь. — Простите. Я говорю о вас так, точно вы гусь.

В том конце стола, где сидел генеральный консул, начали разносить тарелки с ассорти. Макдугал ошибся насчет индейки — вместо нее подавали жареного цыпленка. Но его пророчество насчет сосисок, моркови и картофеля оправдалось. Доктор Браун немного отстал от своих гостей: он все еще ковырял краба по-мавритански. Видно, генеральный консул задержал его глубокомысленным разговором и загипнотизировал блеском толстых стекол своих очков. Двое официантов обходили стол: один собирал остатки краба, другой расставлял тарелки с ассорти. Только генеральный консул решился откупорить свое молоко. Слово «Даллес» уныло донеслось в дальний конец стола, где сидел Уормолд. Подошел официант с двумя тарелками; одну он поставил перед скандинавом, другую перед Уормолдом. Тому пришло в голову, что вся эта история с покушением может оказаться глупым розыгрышем. Вдруг Готорн — просто шутник, а что касается доктора Гассельбахера… Он вспомнил, как Милли спросила, морочил ли ему когда-нибудь голову доктор Гассельбахер. Иногда легче поставить жизнь на карту, чем выставить себя на посмешище. Ему захотелось довериться Картеру и услышать его трезвый совет, но, взглянув на свою тарелку, он заметил нечто странное. На ней не было моркови. Он поторопился сказать:

— Вы, кажется, не любите моркови? — И подсунул тарелку Макдугалу.

— Нет, я не люблю картофеля по-французски, — поправил его Макдугал и передал тарелку дальше, люксембургскому консулу.

Люксембургский консул, поглощенный беседой с сидевшим против него немцем, рассеянно передал тарелку соседу. Такая же вежливость одолела всех, кого еще не обслужили, и тарелка быстро доплыла к доктору Брауну, у которого в эту минуту забирали остатки краба. Увидев, что происходит, метрдотель погнался вдоль стола за тарелкой, но она далеко его опередила. Уормолд остановил официанта, вернувшегося с новыми порциями ассорти, и взял одну из них. Вид у официанта был смущенный. Уормолд принялся есть с аппетитом.

— Отличная морковка, — сказал он.

Метрдотель вертелся возле доктора Брауна.

— Извините, доктор Браун, — сказал он, — вам не положили моркови.

— Я не люблю морковь, — ответил доктор Браун, отрезая кусочек цыпленка.

— Простите, — сказал метрдотель, выхватив у доктора Брауна тарелку. — Ошибка кухни.

С тарелкой в руках, словно церковный служка с блюдом для пожертвований, он шествовал через зал к служебному выходу. Макдугал потягивал свое виски.

— Пожалуй, теперь рискну и я выпить глоточек, — сказал Уормолд. — Ради праздника.

— Вот молодец! С водой или чистого?

— Можно мне взять вашу воду? В мою попала муха.

— Конечно.

Уормолд отпил из стакана две трети и протянул его Макдугалу. Тот великодушно плеснул ему двойную порцию виски из своей фляжки.

— Пейте, я вам потом долью. Вы от нас отстали, — сказал он.

Уормолд снова ощущал под ногами твердую почву доверия. Он почувствовал какую-то нежность к соседу, которого несправедливо заподозрил.

— Нам с вами надо будет увидеться еще, — сказал он.

— Какая польза была бы от банкетов, если бы они не сближали людей друг с другом?

— Да, не будь этого банкета, я не встретил бы ни вас, ни Картера.

Все трое выпили снова.

— Вы оба должны познакомиться с моей дочерью, — сказал Уормолд; от виски у него потеплело на сердце.

— Как идут дела?

— Не так уж плохо. Расширяем штат.

Доктор Браун постучал по столу, призывая к тишине.

— Надеюсь, — громко оказал Картер своим неукротимым нотвичским голосом, согревавшим сердце не хуже виски, — надеюсь, что к тостам они подадут спиртное.

— Не надейтесь, дружище, — сказал Макдугал, — будут речи, а не тосты. И придется слушать этих ублюдков без капли алкоголя.

— Я один из этих ублюдков, — сказал Уормолд.

— Вы будете говорить речь?