с широким образом мыслей, главного комиссара сэра Генри Коттона, защитника интересов Индии. Эта последняя поездка по местам, где господствовал дух фанатического консерватизма, особенно отчетливо выявляет мужественную свободу его религиозных воззрений. Он напоминает этим индусским ханжам, что истинный способ видеть Бога — это видеть его в человеке, что никогда нельзя прозябать в прошлом, хотя бы оно было полно славы, что нужно совершенствоваться, становиться более великим риши… Он безжалостно обходится с просвещенными, верящими в псевдоаватаров. Он советует им лучше питаться и развивать мускулы.

241

Она осталась такою же, как в день его смерти: железная кровать, на которую он не ложился, предпочитая лежать на полу; письменный стол, коврик для размышлений, большое зеркало… К этому присоединился его портрет и большой, в человеческий рост, портрет Рамакришны.

242

Письмо от 19 декабря 1900 года.

243

"…Дождь льет потоками. Река поднимается. Я работал только что на водоотводном канале. Мой большой журавль ликует. Моя антилопа убежала. Одна из моих уток погибла. Гусь теряет перья…"

Животные обожают его. Матру, маленький козлик, который (по его утверждению) был одним из его родных в предыдущем существовании, спит в его комнате. Прежде чем доить Ганзи, он просит у нее позволения. Багха, принимающий участие в индусских обрядах, идет окунуться в воды Ганга, когда гонги и трубы возвещают конец затмения.

244

Колокол звонит в определенные часы. Он будит в четыре часа утра. Через полчаса после этого монахи должны собраться в часовне для размышления. Но он опережает их. Он встал с трех часов, вошел в комнату для молитвы и, сев лицом к северу, со сложенными на груди руками, размышляет в неподвижности более двух часов. Никто не встает с места, пока он не даст примера, говоря: "Шива, Шива!.." Он ходит взад и вперед, в состоянии просветленной экзальтации, которая передается окружающим… Однажды, когда он пришел неожиданно и нашел в часовне лишь двух человек, пришедших на размышление, он наложил на весь монастырь, даже на самых великих монахов, искупительный пост на целый день и обязательство нищенствовать. Он сам следит за изданиями ордена, не пропускает в них ничего, что называет "этим вздором", — преувеличенного сентиментализма или узкого сектантства, которое он не прощает пуще всего на свете.

245

Конец 1901 года.

246

В первое время существования монастыря правоверные из соседних деревень были скандализованы и осуждали монахов Белура. Узнав об этом, Вивекананда сказал: "Это хорошо. Это — закон природы. Так и должно быть со всяким основателем религии. Без преследования высшие идеи не могут проникнуть в сердце общества".

247

Мисс Мак-Леод сказала мне: "Вивекананда лично был равнодушен к ритуальным обычаям; он не подчинялся им в общественной жизни. Но он разрешал ритуал, даже на индусских трапезах, где богам приносится их часть, и в дни памяти божественных покойников, когда им оставляют место за столом и подают им их пищу. Он говорил, что признает необходимость ритуала для слабости человека, который без этих установленных и повторяемых жестов не способен хранить память и живой след религиозного опыта. Он говорил: "Без этого у них был бы только интеллект (и он касался своего лба), только иссушенная мысль".

248

Но из ритуала было исключено принесение в жертву животных.

249

В конце 1901 года.

250

По рассказу мисс Мак-Леод, которой Вивекананда признался в волнении, испытанном при этой встрече.

251

В январе и феврале 1902 года. Они вместе посетили Бходгайю, в последнюю при жизни Вивекананды годовщину его рождения. В Бенаресе Окакура его покинул. Оба они, взаимно любя друг друга и признавая величие своего общего дела, знали в то же время, что оно для обоих различно. У Окакуры было свое царство — царство искусства. В Бенаресе Вивекананда нашел сообщество молодежи, которое образовалось под влиянием его идей, для того чтобы помогать больным странникам, кормить их и ухаживать за ними. Он гордился этими детьми и написал для них "Воззвание к работающим в очагах служения Рамакришне".

Граф Кейзерлинг, посетивший приют Ramakrishna Mission в Бенаресе, получил от него глубокое впечатление: "Я никогда не видел госпиталя, где царил бы столь радостный дух; уверенность в спасении смягчала все страдания, и любовь к ближнему, воодушевлявшая медицинский персонал, была самая искренняя. Эти люди — действительно подлинные последователи Рамакришны…" ("Дневник путешествий философа", т. I французского перевода, изд. Stock, стр. 295). Кейзерлинг забывает, что, в сущности, они были вдохновлены Вивеканандой, которого он оставляет в тени, в то время как говорит — слишком бегло, но с проникновенным чувством — о Рамакришне.

252

Французские читатели найдут в первой тетради "Feuilles de l'Inde" (серия Chitra, изд. Högman, Булонь-на-Сене, 1928) ряд интересных этюдов о "Санталах", автохтонном племени Индии, Гуру Дас Саркара и "Санкальские песни", собранные Сантошем С. Маджумдаром. Полагают, что эти народы, первоначально проникшие в Индию с северо-востока, осели в Чампе (Бхагалпур) и отсюда переселились в Бехар, где и живут доныне, в 250 километрах от Калькутты. Будучи родственными племени Гос и Мундар, древним охотникам и лесным жителям, перешедшим затем к земледельческой жизни, они исповедуют анимистическую религию, сохранили свои древние обычаи и прирожденное благородство осанки, привлекшее к ним внимание художников Калькуттской школы.

253

В конце следующего тома будет помещена глава, посвященная работам Ramakrishna Mission.

254

Я дал это заглавие одному сборнику мыслей.

255

Эти слова передала мне мисс Мак-Леод.

256

Одно из упражнений сосредоточения нервных центров, которые я описал в конце первой части, согласно трактатам индусской психофизиологии… Одна из бесед последнего дня относилась как раз к току сушума, который восходит по шести лотосам тела.

257

Я попытался соединить в моем изложении различные рассказы свидетелей, отличающиеся, кстати, лишь оттенками. Призванные на консультацию врачи, из которых один прибыл еще за два часа до того, как жизнь окончательно угасла, констатировали прекращение сердечной деятельности и апоплексию. Но монахи сохранили твердую уверенность, что смерть