которую никто другой в этой комнате не смог бы увидеть. Я задерживаю дыхание, неизвестность давит мне на плечи, когда он сжимает свой нож и с отработанным, внушающим благоговейный трепет мастерством запускает его через всю комнату.

Я смотрю на лезвие, мои глаза расширяются от ужаса, когда оно чисто рассекает воздух, прежде чем пронестись прямо перед лицом Джованни, срезая самый верхний слой тонкой кожи, который находится на кончике его носа. Нож не останавливается, проносясь по воздуху, пока, наконец, не вонзается в стену, изящная рукоятка выступает всего в нескольких дюймах от лица одного из охранников.

Комнату заполняет тишина, и она такая чертовски громкая, что можно услышать, как булавка упадет на изысканную плитку. Леви пристально наблюдает за своим отцом, как кровь собирается на поверхности его кожи, стекая с кончика носа, когда Роман стискивает челюсть, злясь на Маркуса за такой глупый трюк.

Мое сердце бешено колотится в груди, когда охранники готовятся, но Джованни просто поднимает руку, молчаливо призывая подождать, пока его жесткий взгляд останавливается на Маркусе. Я тяжело сглатываю. Я уже прошла через страх о мысли, что он мертв, и хотя я, вероятно, могу слышать, как бьется его сердце в этой тяжелой тишине, что-то глубоко внутри меня подсказывает мне, что он уже мертв.

Джованни встает и берет салфетку, прежде чем демонстративно вытереть каплю крови с кончика носа. Он роняет испачканную салфетку на пол, и я в ужасе наблюдаю, как он медленно подходит к Маркусу, становясь прямо за ним. Маркус пристально смотрит на Романа, и я не сомневаюсь, что если Джованни попытается что-нибудь предпринять, один быстрый кивок Романа приведет к тому, что Маркус оборвет жизнь своего отца.

Рука Джованни обвивается вокруг шеи Маркуса спереди и крепко сжимает ее, в то время как другая рука скользит вниз по груди, останавливаясь только тогда, когда его рука оказывается прямо над заживающими швами. Затем без предупреждения его рука сжимается, сдавливая плоть под ней.

— Это был смелый шаг, — кипит Джованни, в то время как Маркус продолжает пристально смотреть на Романа, даже не вздрагивая, несмотря на ту боль, которую он, должно быть, испытывает.

Мое сердце болит, разбиваясь на миллион крошечных кусочков, когда Дил рычит справа от меня, оскалив зубы в гневе. Джованни бросает взгляд на волка, прежде чем ухмыльнуться и, наконец, отпустить сына, оставив футболку в пятнах крови, но все, что имеет значение, это то, как, черт возьми, он узнал. Парни уж точно ни слова не сказали бы своему отцу о стрельбе, и я знаю, что точно не говорила… Так кто же?

Джованни смеется, оставаясь слишком близко к Маркусу, на мой взгляд.

— Теперь к делу. Где, черт возьми, этот производитель?

— У меня есть вопрос получше, — заявляет Леви, вставая в один рост со своим отцом и наклоняясь вперед, упираясь костяшками пальцев в большой дубовый стол. Он не сводит с отца своего ядовитого взгляда. — Скажи мне еще раз, где моя мать?

Джованни долго смотрит на него, нахмурив брови.

— Она похоронена в фамильной усыпальнице ДеАнджелисов на моей территории, там же, где и была всегда. Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Правда? — спрашивает он. — Мы давно там не были. Возможно, на вашем следующем деловом ужине мы нанесем ей визит. Мне действительно интересно, что мы могли бы там найти.

Я задерживаю дыхание, мой взгляд возвращается к Джованни, который просто смотрит, понимание появляется в его безжизненных глазах.

— Где мой производитель? — требует он, отказываясь комментировать женщину, запертую в морозильной камере на самом верху этого самого замка, женщину, которая должна была быть для него всем, его женой и матерью его детей. Я могу только представить, как она умерла. Бьюсь об заклад, это была не лучшая жизнь, наполненная страданиями от его жестоких рук. Она была бы для него такой же собственностью, какой я должна быть для его сыновей.

Роман стоит рядом с Леви.

— Видишь ли, в этом-то все и дело, — говорит Роман с ухмылкой на губах. — У нас нет твоего производителя.

Джованни выглядит растерянным.

— Что ты только что сказал?

— Ты меня слышал. У нас его нет. Мы не знаем, кто он. Не знаем, где его искать. Если быть до конца честным, нам это даже не интересно.

Джованни хватает нож, который лежит на столе как желанное оружие, и глубоко вонзает его в полированный дуб.

— Я дал тебе неделю, чтобы найти этого ублюдка, а ты говоришь мне, что потерпел неудачу? Какого черта ты делал все это время?

Роман пожимает плечами.

— Был занят, — говорит он. — Мне нужно было свести другие счеты. Вроде как не хватило времени заниматься твоими проблемами.

Джованни выдергивает нож из стола и швыряет его в Романа. Мое сердце колотится в груди, когда его рука взлетает с невозможной скоростью, ловя лезвие между указательным и средним пальцами всего в нескольких дюймах от его глаз.

Из моего горла вырывается вздох, когда Джованни рычит, в то время как его сыновья просто смотрят на него, как на ребенка, у которого началась истерика. Я думаю, это именно то, что происходит, когда они в миллионный раз доказывают, что он потерял над ними всякий контроль. Только он продолжит свои экстравагантные выходки на деловых обедах, потому что, как только остальные члены семьи узнают, что их самое опасное и смертоносное оружие обладает собственным разумом, они все убегут восвояси.

Он возвращается на свое место, но остается стоять, опираясь на стол почти так же, как это делает Леви.

— Что ты знаешь? — выплевывает он, в его глазах ярость, какой я никогда раньше не видела. — Ты сказал, что нашел дилера.

— Совершенно верно, — говорит Роман, слегка кивая. — Дилер, чья преданность своему боссу намного перевесила его страхи перед тобой. Он ничего не сказал, даже не раскаялся.

Джованни качает головой, в его глазах появляется замешательство.

— Это невозможно, даже самые страшные люди ломаются при мысли об имени ДеАнджелис. — Он начинает расхаживать по полу, в то время как Дил становится скучно рядом со мной, и он трусит к своей миске с водой.

Маркус замечает его движение и смотрит вниз на волка, его глаза подозрительно сужаются, прежде чем снова взглянуть на меня.

— Что, черт возьми, ты сделала с их мисками для воды?

Мои глаза вылезают из орбит. Какого хрена, по его мнению, он поднимает этот вопрос и привлекает ко мне внимание подобным образом?

— Это… — Я начинаю, с трудом сглатывая, когда взгляд Джованни поворачивается ко мне, в глубине его глаз читается раздражение