медленный темп, с фиксацией промежуточных стоек в начале и конце каждого приема. Он словно приглашал своего юного партнера: «Давай, бери инициативу на себя, я подыграю, не сомневайся…»

И альтер эго не подкачал. Сначала последовал обмен прямыми рубящими – с замаха, в ноги, торс, ноги, голову, – от которых оба уходили, страхуясь простейшими сливами. Потом Женька осмелел и включил левую руку с баклером – принимал удар на меч и щит одновременно, отбрасывал клинок в сторону и толкал партнера в грудь левым плечом. Тот картинно отшатывался и рубил навстречу – Женька отмахивал удар и снова шел в ближний бой, угрожая баклером, словно стальной боксерской перчаткой. А под конец продемонстрировал наш коронный номер: принял рубящий в левый бок на перевернутый острием вниз палаш, рука с баклером скользнула под клинок партнера, заплела, подобно змее, запястье – рывок вверх с шагом назад, и оружие по широкой дуге улетает за спину.

Балон картинно разводит руками, обозначает поклон, приложив ладонь к сердцу, и несколько раз хлопает в ладоши. «Театралы» присоединяются к аплодисментам. Финита.

Дальше были похлопывания по плечам, довольная улыбка руководителя – еще бы, такую смену воспитал! – и предложение обоим посетить семинары по сценическому, которые ведет Маэстро. Разумеется, благодарности и заверения: да, конечно, будем счастливы. Женька старается унять нервную дрожь, Аст улыбается до ушей и победно косится на Илзе. Та холодно улыбается в ответ.

А вот мне сейчас не до восторгов. Сегодня вечером, после репетиции намечена вылазка на поиски первого схрона. Он тут, недалеко, километрах в трех по шоссе, во дворе птицефермы местного совхоза, и это было тем бонусом, из-за которого я принял приглашение на сборы с таким энтузиазмом. Что до семинаров – спасибо, конечно, но бывал я на них, приходилось…

3 января 1979 года.

Московская область.

Вечер, прожитый не зря

В узком снежном лазе тесно. Хорошо, что догадался захватить из дома круглый алюминиевый фонарик, работающий от двух картонных цилиндрических батареек. Его желтый свет выхватывает из темноты снег, смешанный с землей, голова упирается в тракторную гусеницу, холодную, как девятый круг ада.

А вот кое-что другое я прихватить не догадался. Например, малую саперную лопатку или туристический топорик на металлической ручке. И то, и другое хранится дома, на антресолях, рядом с закопченным котелком, свернутой брезентовой палаткой и чехлами с ружьями. Ну, дурак…

Белье под свитером и поддетыми под брезентовые брюки шерстяными спортивными штанами насквозь пропиталось потом. А вот кисти рук занемели от холода так, что «Белка» при каждом ударе так и норовит выскользнуть и сгинуть. Но я упорно ковыряю, бью лезвием ножа в мерзлую глину под вросшим в грунт траком, точно под вторым катком правой гусеницы, как и говорилось в инструкции. Выгребать кусочки промерзшей земли приходится пальцами, отчего вязаные шерстяные перчатки давным-давно изодраны и толку от них чуть.

Дз-занг! Маму твою нехорошим способом!.. Лезвие карманного ножика, не рассчитанное на такое варварское обращение, ломается у самой рукоятки. Просовываю фонарик дальше, освещаю получившееся углубление… Ура! Есть уголок чего-то, что вполне может сойти за жестяную коробку из-под печенья, в которой, согласно описанию, и хранится клад. Об нее-то и сломалась несчастная «Белка», вон, и углубление имеется от удара.

Отбрасываю обломок прочь, изворачиваюсь, лезу в карман, достаю явару – с некоторых пор я с ней не расстаюсь. Увы, проку от японской «боевой палочки» никакого. Пытаюсь зацепить вожделенный приз пальцами. Бесполезно, с тем же успехом можно позвать его «кис-кис-кис». Промерзший грунт крепко держит добычу. Угол коробки выглядывает из неглубокой ямки, каждый сантиметр которой дался такими усилиями.

– Аст?

– А?

Голос глухой – я затыкаю лаз в сугробе собой, словно пробкой.

– Слышь, найди там какую-нибудь железяку, небольшую. Арматурину там или что-нибудь в этом роде. Подцепить надо, а руками – никак!

Варианты захоронок, которым предстояло стать основой финансового благополучия попаданца, подбирались с таким расчетом, чтобы добраться до них было бы несложно и вместе с тем не вызвало бы сопутствующих проблем в виде хватившегося своего добра уголовника или оперативника, идущего по следу преступника.

Та, которую я решил навестить в первую очередь, казалась самой безопасной: она будет найдена через считанные месяцы, весной, когда ржавый остов решат оттащить в металлолом, тогда-то жестяная банка из-под печенья и вывернется из раскисшей земли. К великому сожалению рабочих, свидетелей окажется много, и среди них – главный механик совхоза. Находку сдадут в милицию (где та и была надлежащим образом задокументирована), а еще через полгода найдется и хозяин – ворюга-бухгалтер, попавший в семьдесят шестом под следствие и, прежде чем пуститься в бега, припрятавший часть нетрудовых доходов на родной ферме. Арестуют его только в восемьдесят первом, вот тогда и прояснится происхождение клада, о чем появится соответствующая запись в уголовном деле.

Помню, офицер, отвечавший за эту часть подготовки, особенно упирал на то, как легко извлечь «захоронку»: даже яму копать не надо, достаточно чуток ковырнуть землю, и вот она, бери – не хочу. Это меня и подвело – совершенно выпустил из головы, что январь и май несколько отличаются в плане погоды…

Главную примету схрона, раздербаненный ДТ-75, удалось разыскать довольно быстро – на заднем дворе совхозной птицефермы, длинного, низкого бетонного здания, светившегося в темноте редкими огоньками окошек. А как там пахло…

Да наплевать на вонь! Скверно другое: клятый агрегат по кабину оказался занесен снегом, и пришлось сперва руками прокапывать лаз спереди-наискось, между бульдозерным отвалом и гусеницей, потом расчищать траки, наощупь искать нужный каток. А дальше, матерясь сквозь зубы (не слушай дядю, альтер эго, дурному научит), долбить твердую как камень землю складным ножом. С известным результатом.

Аст все это время стоял на стреме – договорились, что при появлении посторонних он обрушит в лаз пласт пушистого снега, а дальше будет действовать по обстановке. Он, конечно, напросился со мной, да я особо и не возражал. Теперь вот ждет, приплясывает на морозе и гадает, что это такое затеял неугомонный Бабай? Хоть в этом нам повезло – никто из сотрудников фермы и не думал выбираться из провонявшего куриным пометом тепла в темень, на мороз…

Минут через десять – я уже успел закостенеть от холода – Аст возвращается и просовывает мне полуметровый обрубок сплющенной водопроводной трубы. Живем!

Через четверть часа, пятясь, как рак, выбираюсь из снежного тоннеля. Отряхиваю непослушными руками снег, коробка – за пазухой, отчего куртка на груди встопорщилась горбом. Аст, увидав мои руки, испуганно ахает – перчатки висят клочьями, пальцы сбиты в кровь, два