и два кусочка сахара в свой, а затем протягиваю ей кружку.

— Это что-то новенькое, — говорю я, кивнув в сторону завтрака.

Чесс смотрит из-под длинных ресниц. В ясных зеленых глазах мелькает намек на сожаление, и сердце начинает бешено колотиться. Она что, съезжает? В этом дело? Обхватываю кружку, сжимая тёплую керамику.

— Ты так много для меня сделал, — говорит она, просовывая лопатку под золотисто-коричневый тост и складывая его к уже готовым. — Просто хотела сделать что-нибудь для тебя.

— Ты не обязана.

Чесс смотрит на меня снизу вверх, такая чертовски красивая, что я едва не наклоняюсь, чтобы попробовать ее на вкус. Хриплый, сексуальный голос звучит тихо и виновато, когда Чесс произносит:

— Но я хочу.

Нежно-розовый оттенок её изящно очерченных губ напоминает конфеты. Хочется прижаться к ним ртом. А потом еще раз. И еще.

Господи, разглагольствую как какой-то влюбленный болван, она смотрит, словно я умом тронулся. Внезапно до меня доходит, что молчание затянулось.

— Так ты остаешься? — хриплю я.

Чесс опускает взгляд на плиту, пальцами сжимая ручку лопатки.

— Мне здесь нравится.

Я прислоняюсь к стойке, чтобы не выставить себя еще большим дураком, рухнув на колени. Мне нравится, когда ты рядом. Прочищаю горло.

— Если продолжишь готовить мне завтраки, можешь оставаться насовсем.

Она хихикает.

— На твоем месте я бы воздержалась от подобных заявлений, пока не попробуешь. Я не славлюсь своей стряпней.

Тогда я сам буду готовить тебе завтрак, всегда.

Положив голову ей на плечо, заглядываю в миску с яичной смесью.

— Это что, скорлупа? — поддразниваю я, делая вид, что совершенно не взволнован ароматом ее волос и теплом стройного тела.

— Заткнись. — Чесс пихает меня локтем в живот, и я больше не держу себя в руках.

Мой самоконтроль почти исчез, не в силах устоять, обхватываю рукой ее предплечье, удерживая на месте. Она молча замирает. Мягко прижимаю ладонь к гладкой теплой коже. Чесс так близко, что каждый раз, делая вдох, почти касается лопатками моей груди. Иллюзия прикосновения. И все же ощущается так реально. Дрожь пробегает по коже, мне нужно больше.

Боже, кто этот парень, которым я стал? Я не знаю его, он неуправляемый, прекрасно всё осознающий, и при этом такой мягкий, что сбивает с толку.

Чесс склоняет голову, не сводя глаз со сковородки. Масло шипит, медленно подрумянивая влажный кусочек желтоватого хлеба. Мы оба замерли, моя рука сжимает ее руку, мы дышим в унисон. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох.

Словно занимаемся сексом.

Эта мысль пронзает насквозь, вызывая головокружение, заставляя пошатнуться. Мой член, отяжелевший и разгоряченный от желания, касается изгиба ее попки.

Все вокруг исчезает как в тумане.

Я хочу. Так сильно хочу.

Пальцы дергаются на ее руке, сжимая мягкую плоть.

Она издает звук, не боли, а поражения.

Я тяжело вздыхаю, легкие горят.

— Чесс...

Рев Богемской рапсодии наполняет комнату.

Мама.

Это намного эффективнее, чем холодный душ. Я тут же отступаю, в голове проясняется, член поник. С проклятием хватаю телефон и отключаю. Взгляд Чесс прожигает спину, вызывая напряжение в шее.

— Кого ты сбрасываешь? — спрашивает она в повисшей тишине.

Со вздохом провожу рукой по лицу.

— Маму.

Сделав это признание, понимаю, что придется рассказать всё. Я мог бы продолжать скрывать, но хочу, чтобы Чесс стала частью моей жизни, а значит должен полностью впустить её, как бы ни было больно.

ЧЕСС

СПАСЕННАЯ МАТЕРЬЮ ФИННА.

Никогда бы не подумала, что буду благодарна за это. И тем не менее. Потому что секунду назад? Господи, я была ошеломлена внезапной и непрошеной вспышкой чистой похоти.

Не считая хватки на моей руке, Финн даже не прикоснулся ко мне. Но это не имело значения. Я чувствовала каждый дюйм его тела позади себя, стену вибрирующего жара и желания.

Никогда раньше не испытывала ничего подобного. Как будто каждое мое нервное окончание связано с его. Он дышал, и я дышала вместе с ним. Это все, что я могла сделать, чтобы не начать умолять его прикоснуться ко мне, скользнуть рукой в мои трусики, найти чувствительную, набухающую плоть, влажную и пульсирующую.

Она все еще такая. И я признательна за повод отвлечься.

— Ты игнорируешь свою мать?

Финн не похож на парня, который может избегать родственников. Но его лицо принимает угрюмый и виноватый вид.

— С тех пор как переехала, я слышала эту мелодию не меньше полудюжины раз, — добавляю я. — И ты ни разу не ответил.

— Ты права, — наконец выдавливает он. — Я полный придурок.

Парень выглядит несчастным, но в то же время таким сердитым, что я не нахожу в себе сил даже подразнить его.

— Когда мы впервые встретились, я могла бы с этим согласиться, — осторожно говорю я. — Но сейчас знаю тебя лучше. Ты хороший парень, Финн.

— Не похоже на комплимент, — бормочет он, отводя взгляд и потирая затылок.

— Но это так. Что с тобой происходит?

Секунду кажется, что он промолчит, но затем испускает глубокий вздох поражения.

— К черту все. Хочу поделиться этим с тобой. — Голубые глаза, полные боли, встречаются с моими. — Я расскажу. Просто не думаю, что смогу вести эту дискуссию здесь, иначе передумаю. Мне нужно выйти на воздух.

Десять минут назад я хотела облизать его как медовый леденец. Все, что я могу сделать сейчас, это не удерживать его как раненное животное. Если он хоть в чём-то похож на меня, то будет противиться этому. Я сохраняю нейтральный тон:

— Ну, тогда давай прогуляемся.

Мы выходим на речную набережную, где ярко и радостно светит солнце, а ветер с Миссисипи достаточно силен, чтобы в мгновение ока унести прочь любое мучительное признание. Некоторое время идем молча, минуя человека, играющего The Sunny Side на трубе. Чуть дальше по улице группа неряшливых музыкантов примерно моего возраста, сидя на земле, репетирует блюграсс.

Пальцы Финна касаются моей руки, и я по привычке дергаюсь в сторону. Он издает раздраженный звук.

— Возьми мою гребаную руку, Чесс. Я не собираюсь тут рыдать, черт возьми, или делать что-то подобное. — Длинные пальцы ищут и находят мои, крепко сжимая.

— Я такого не говорила, мистер Ворчун. — Переплетаю свои пальцы с его. — Доволен? Мы держимся за руки.

— Неужели, — бормочет он.

Я не обращаю внимания и просто иду рядом, ожидая, когда Финн заговорит. Наконец, он решается, и