– Да уж не такая, как у твоих родаков, – смеется Иззи. – Твой отец трахает Еву.

– Что за бред! – взвивается Блейк.

Поппи никогда не слышала, чтобы Блейк так разговаривал с Иззи. Обычно он как шелковый, а теперь, похоже, еле сдерживается, чтобы ей не врезать. Поппи тоже не отказалась бы. Мама и Мартин. Ее вот-вот стошнит.

– Этого не может быть, – говорит Чарли.

– Я пробралась в комнату, когда они этим занимались, – отвечает Иззи.

– Да что ж с тобой такое-то?! – В голосе Чарли слышится смесь возмущения и желания заплакать.

– Уверена, тебе это было известно, – бормочет Иззи.

– Бедный папа. – Поппи тоже хочется плакать. – Ты думаешь, он знает?

Иззи снова пытается взять ее за руку, но Поппи вырывается, встает и подходит к кровати Чарли. Та подвигается, и Поппи пристраивается рядом. Иззи остается на месте и ничего не говорит. Последнее, что Поппи помнит о том вечере, – как тепло ей было лежать рядом с Чарли, и Иззи, сидящую прямо и неподвижно, словно каменная статуя. Впервые за все время Иззи выглядела одинокой.

Часть четвертая. Детские травмы

Я размышляла о тех случаях, когда мы могли предотвратить вред, нанесенный нашим детям, и поняла, что проблема состояла в том, что мы сами пострадали, когда были детьми. Даже если бы мы попытались, толку было бы мало. Детские травмы глубоки.

Еве в детстве почти не уделяли внимания. Ее контролировали, но не слишком о ней заботились. Она жаждала свободы и любви. Повзрослев, она до абсурда щедро начала раздавать то, что недополучила, другим, и речь идет не только о Мартине. Она доверяла всем. Как она могла распознать жестокость и коварство, если была полна решимости любить каждого, кого встречала на пути?

Мелли сменила одного тирана на другого: отца на мужа. Трудно сказать, кто из них причинил ей больше вреда. Да она и сама упорно стремилась себе навредить. Анорексия как-то влияет на зрение. Тот, кто ею страдает, не способен правильно оценивать увиденное. Вчера я услышала об этом по радио и захотела ей рассказать, однако не думаю, что будет какой-то эффект, по крайней мере – сейчас.

Я пострадала от собственной «ненасытности». Мой дед говорил, что нет ничего невозможного, и не его вина, что я ему поверила. Я думала, мне все по плечу – работа, семья, дети, творчество, преодоление страха. Но это оказалось неправдой, хуже того – полуправдой. Утверждая, что нет ничего невозможного, дед забыл уточнить: при условии, что ты не одна. Вероятно, посчитал, что нет нужды объяснять очевидные вещи девчонке, которая выросла в африканской деревне. Мне следовало просто попросить о помощи, когда я в ней нуждалась. Дед учил идти не спеша и был прав. Если бы я помнила об этом, то смогла бы заметить то, что было у меня перед глазами. Разве я вправе упрекать Мелиссу в том, чем грешила сама?

Глава 10. Ноябрь

Мелисса

Мелисса просыпается рано утром, за окном еще темно. Она не шевелится. Кажется, она потеряла способность двигаться. Лицо пульсирует от боли. Пол храпит, лежа на боку и даже во сне сжимая мясистый кулак. Мелисса мысленно возвращается к событиям прошлой ночи. Она заползла наверх, на ходу глотая парацетамол и бруфен из аптечки в ванной. А еще снотворное, которое помогло, но позже ее короткий сон начисто смела лавина сильных ударов по всему телу и лицу. Она пыталась закрыться руками, но стало только хуже. Наконец Пол выдохся. И это все, что она помнит.

Мелисса медленно встает, едва не крича от боли. Она все еще во вчерашней одежде, хотя трусы и джинсы спущены до лодыжек. Она подтягивает их и ковыляет в ванную, испытывая боль при каждом шаге – тазобедренные суставы будто налиты застывшим свинцом. На этот раз побои гораздо серьезнее, чем обычно: огромный синяк, похожий на небрежный мазок сиреневой краски, протянулся вдоль нижней челюсти; щеки распухли; рваная рана пролегла от уголка левого глаза до самого рта, будто след кровавой слезы, однако рот кое-как открыть можно. Мелисса расстегивает блузку: вся ее грудь в багрово-красных кровоподтеках. Плечом пошевелить получается, и она проводит рукой между ног: на пальцах кровь, промежность болезненна. Неудивительно, что так невыносимо ходить.

На какое-то время Пол оставит ее в покое, хоть и не станет извиняться. Когда-то он после таких инцидентов даже дарил драгоценности, но давно перестал. Мелисса отворачивается от зеркала и бредет к лестнице. Ей нужно выпить чаю, горячего сладкого чаю, и тогда она, наверное, сможет снова заснуть.

Перед рассветом на кухне царит полумрак, светящийся циферблат часов показывает половину седьмого. Возле раковины валяется пустая бутылка из-под водки. Мелисса, стараясь держать лицо неподвижным, наливает в чайник воду, включает его, тянется за чашкой и вдруг замирает. Из-за приоткрытой двери кладовки доносится негромкое дыхание. Парень Лины вернулся? Или в дом залез грабитель? Мелисса совершенно спокойна: хуже уже не будет. А если и будет, ей все равно. Пол сделал так, что теперь ей на все наплевать, она больше не способна ни злиться, ни печалиться, ни испытывать радость. Ничто не имеет значения, главное – Иззи сейчас в доме нет. Дочь в безопасности, а что случится с ней самой, не важно. Сжав в руке нож, Мелисса подходит к кладовке и открывает дверь.

На полу, свернувшись калачиком, спит девушка, длинные волосы закрывают ее лицо, смуглые руки раскинуты в стороны. Мелисса замирает в потрясении и невольно несется мыслями к маленькой девочке – к Соррель, съежившейся от страха где-нибудь в шкафу на чердаке или в подвале. У этой девушки худые руки, блестящий браслет на запястье, спутанные волосы. Чья-то дочь, возможно, она подруга Иззи или Лины, нашедшая здесь временный приют. Мелисса кладет нож на полку, опускается на колени рядом со спящей и осторожно касается ее руки. Девушка просыпается, громко ахнув, приподнимает голову и прижимает руку к животу. Темные глаза впиваются в лицо Мелиссы. Глаза Лины. Недоумение Мелиссы растет. Без хиджаба, толстого слоя косметики и свободной одежды Лина – просто испуганный подросток, по лицу которого бегут слезы.

– Лина?

В глазах Лины борются стыд и страх. Мелисса, испытывая облегчение, снова думает об Иззи, которая сейчас мирно спит в спокойном месте и не ведает о том, что творится у нее дома. Мелисса улыбается Лине, стараясь ее подбодрить.

– Давай-ка встанем. – Она обхватывает Лину за талию, потихоньку поднимает на ноги и ведет на кухню. У девушки на виске синяк,